Суббота, 7 сентября 1940 года

До вчерашнего дня волнение и туман. Сегодня тихо, тепло. К нам благополучно присоединился ливерпульский конвой. Не торопясь, наношу в музыкальной комнате наш маршрут на карту. Вчера пришло сообщение: у противника батальоны, а у нас только роты. Соответственно меняются планы. Командиры рот озадачены, ведь в случае успешного исхода операции «Угроза» мы примем участие в тропической кампании против противника, прошедшего акклиматизацию и значительно более многочисленного. Запланированы всевозможные развлечения для солдат. Прочел им лекцию об Абиссинии. Состоялись дебаты на тему: «Тот, кто женится до тридцати, поступает глупо». Абсолютное большинство с этим не согласно. Дискуссия вылилась в истории из личной жизни с ссылками на жен и матерей. Офицеры сдают экзамен по французскому языку. Покер и повальное пьянство. Побывал у главного инженера, читаю детектив. Разрешение отращивать бороды отменено. Азорские острова миновали 6 сентября. Учения: командиры рот выходят из себя. Дигби-Белл отпилил ствол у винтовки. Послеобеденный концерт на палубе. Пение в микрофон, чечетка, похабные анекдоты сержанта, потасовка, сентиментальные песни. Капеллан пытается утихомирить свою паству: «Сделайте одолжение, садитесь, а то ведь сидящим сзади ничего не видно. Пока не сядете – не начнем». Сержанты разыграли забавную сценку светского приема, где все подчиненные – бобы: Глупый боб, Черный боб, Чертов боб и т.д. В центре – Главный боб, все остальные бобы оказывают ему знаки внимания. Глупый боб спел две довольно старые и непристойные песенки. «Когда я ходил в школу, у нас это так называлось». Чертов боб расплачивался фантами. Если верить Хедли, в этой игре есть что-то общее с игрой «Где поп, а где приход».

Субботний вечер: все пьют до потери пульса и играют в лотерею.

Воскресенье, 8 сентября 1940 года Совершенно безмятежный день. Я предложил, чтобы Ламонд прочел офицерам лекцию о французской политике; идея повергла всех в ужас. Утренняя молитва для католиков и англикан: молятся порознь, но никакой разницы. Пьян до обеда. Сон. Физическая подготовка – проводит Тилинг. Адъютант ругает младших офицеров за развязный тон.

Фритаун,

вторник, 17 сентября 1940 года

Прибыли во Фритаун 14-го; прохладнее, чем ожидалось. Увольнительных не дают, но вчера всем батальоном прошли семь миль до пляжа, выкупались и вернулись той же дорогой. Рад, что опять в Африке, среди черномазых. На обратном пути жара дала себя знать: несколько человек вырубилось. Сильно потеем, но следуем рекомендациям доктора Уотсона и налегаем на спиртное.

Врачи запугали нас желтой лихорадкой и «в поте лица» трудятся над москитными масками. В пятницу пришло сообщение, что шесть французских кораблей вышли из Средиземного моря. Наш конвой с генералом (Де Голлем. – А. Л. ) на борту вышел им навстречу, однако вчера вечером вернулся – безрезультатно. Продолжаем разрабатывать операции «Завоеватель» и «Уильям и Руфь», а тем временем прошел слух, что кампания отменяется. <…> В воскресенье обедал с двумя французскими офицерами; цитировали Паскаля.

Фритаун,

пятница, 27 сентября 1940 года

Сегодня утром на рассвете вернулись во Фритаун. Вот как проходил бой за Дакар. Нашим вооруженным силам была поставлена задача водворить в Дакар генерала де Голля и «Свободную Францию» [326] . Наши силы состояли из бригады Королевской морской пехоты, отдельной роты, а также радиолокационного взвода, моряков и т.д. В мощный военно-морской десант входили «Барэм», «Решительный», «Королевский ковчег», «Девоншир», «Камберленд», кроме того, миноносцы и французские военные шлюпы. Силы «Свободной Франции» разместились на двух транспортах, на «Уэстморленде» вместе со штабом и на «Пентланде»; мы – на четырех: на «Кении», «Собески», «Эттрике» и «Каранье». Имелась также юркая отважная «Белгравия» с деликатесами от английского народа французскому.

На рассвете 23-го мы подошли к входу в залив Мадлен. Утро тихое, туманное. Туман, вопреки прогнозам разведки, не рассеялся. Очень жарко и влажно. Установлено табло для сигнализации, моя рота отвечала за ведение вахтенного журнала. Около 10.30, судя по обмену сигналами между адмиралом – командующим гарнизоном, и генералом де Голлем, стало понятно, что прием де Голлю был оказан не самый радушный. Мы дали команду французским кораблям и подводным лодкам не выходить из порта. де Голль призвал французов в него не стрелять. Ответ: «Отойдите на двадцать миль». В одиннадцать до нас донеслась мощная канонада. Кто-то из прислуги утверждал, что слышал залпы еще на рассвете. Как впоследствии выяснилось, так оно и было, но никто этому не поверил.

Наш план разрабатывался с учетом трех ситуаций. «Благоприятная» – если де Голля встретят мирно; «неблагоприятная» – если «Ришелье» или береговая артиллерия откроет огонь; «плохая» – если на переговоры не пойдут и будет оказано решительное сопротивление. В случае «неблагоприятной» ситуации предполагалось обстрелять с наших кораблей заранее намеченные цели, после чего последовала бы высадка французов. В случае «плохой» ситуации французы отходят, мы же обстреливаем город, после чего берем его штурмом. В середине дня была объявлена ситуация «неблагоприятная», и нам было предложено реализовать план «Чарльз»: высадка «Свободной Франции» в Рюфиске, где солдаты противника будут, скорее всего, настроены сочувственно. Де Голль был убежден, что против него выступит только флот. В тот же вечер нас предупредили, что план «Завоеватель» – высадка в Рюфиске и Хамме, может быть реализован на следующий же день. Однако к ужину стало ясно, что высадка Свободной Франции в Рюфиске успеха не имела, кроме того, появился сигнал, что береговые батареи остановили «Уэстморленд» в двух милях от берега. Мы отошли подальше от порта в надежде высадиться на следующий день где придется.

Во вторник 24-го опять опустился туман, поднялся ветер, и командующий эскадрой объявил, что из-за плохой видимости операции откладываются. Генерал Ирвин распорядился готовить подрывные снаряды для прохода по минным полям. Весь день у нас не было никаких новостей, оставалось только гадать, было ли оказанное сопротивление блефом. Наутро мы послали ультиматум, призывая Дакар сдаться, и получили ответ: «Я защищаю Дакар до последнего». Вечером того же дня поступил приказ: «Никаких операций по высадке сегодня ночью. Обстрел города продолжить завтра». К следующему утру все решили, что операция отменяется, и действительно, примерно в 10.30 нам навстречу вышел флот, и было приказано отходить на юг. Вся наша армада соединилась в открытом море, корабли маневрировали, и тут началась атака с воздуха. Бомба упала в сотне ярдов от нас. А во второй половине дня пришел приказ возвращаться во Фритаун и быть готовым в самом скором времени начать новую операцию.

На обратном пути царило всеобщее веселье. Вечером пьянствовали за офицерским столом; к поражению на этот раз относятся не так легкомысленно. Днем пришло сообщение, что «Решительного» тянут на буксире, «Камберленд» же сел на мель в Бэтерсте. Идут разговоры о том, что началась более ранняя операция «Аккордеон» – постыдный план, который нисколько меня не интересует.

Фритаун – Гибралтар,

воскресенье, 6 октября 1940 года

Вышли из Фритауна. Вместе с пятым батальоном, в сопровождении «Барэма» и миноносцев держим курс на Гибралтар; операция «Аккордеон» не исключается. Во Фритауне сидел без дела и от безделья раздумывал о создавшемся положении, чего никогда не бывает в боевых частях. Война будет продолжаться до тех пор, пока людям мыслящим не станет ясно, что ни одна из сторон не может рассчитывать на победу, с которой связывались надежды в самом начале. Но боевые части – это одно, а мыслящие люди – совсем другое. Та страна, что решится на компромисс, придет к выводу, что война проиграна, тогда как страна, на компромисс идти не готовая, к своему собственному удивлению, утвердится в мысли, что победа будет за ней. А потому сейчас самое важное не вести боевые действия, а отвлечь народ от раздумий. А потому препятствия, которые чинятся войскам интендантскими службами, штабами и т.д., очень ценны; смятение, которое они вносят, держит батальонных и ротных командиров в постоянном напряжении. Армия, где поначалу все идет гладко, а потом, по мере ухудшения обстановки, отлаженный механизм начинает давать сбой, проиграет скорее, чем наша армия, где царит хаос. <…>

Почты нет. У людей возникло подозрение, что вести из дома не доходят до них неспроста. За два дня три случая педерастии. <…>

Пять утра. Черномазый поет, сидя в каноэ.

Морской пехотинец : «Заткнись, черномазое отродье».

Черномазый : «Пойди просрись, братишка».

Гибралтар,

вторник, 15 октября 1940 года

В Гибралтар пришли в шесть утра. Последние десять дней дохли со скуки. Все книги в библиотеке прочитаны, почти все вино выпито, все сигары выкурены, большая часть съестного съедена. Интерес вызывают разве что суды над гомосексуалистами. Я защищал морского пехотинца Флоренса. Получил восемь месяцев. Его партнер – одиннадцать. Моя речь в защиту обвиняемого удалась.

В воскресенье вечером разыгрывали мои нехитрые шарады. Полковник от большого ума рассуждает об отсутствии боевого духа. Интерес к операции «Аккордеон», похоже, сходит на нет.

Гибралтар – Гурок,

пятница, 18 октября 1940 года

Вышли в море – но далеко не сразу. В четверг вечером вышли из гавани под прикрытием «Австралии» и двух миноносцев; бригадир махал нам с пирса. Везем большую группу пассажиров, возвращающихся в Англию по делам, – кто получить новое назначение, кто перевестись в другую часть и т.д. Через два часа получили приказ вернуться в гавань, где простояли весь следующий день; об отплытии объявляли каждые четыре часа. Прошел слух, что примем участие в «Аккордеоне», но пассажиры остаются на борту; присоединился к нам и бригадир. Пришла почта, в том числе и мне: Боб Лейкок пишет, что готов взять меня к себе в десантные войска; письмо, правда, от 22 августа. Наконец поздно вечером в пятницу снялись с якоря.

В Гибралтаре десятитысячный гарнизон плюс береговая оборона. Всех женщин эвакуировали; осталось человек шесть-семь. Пива в городе нет. Когда уедет последняя англичанка, гибралтарский гарнизон будет атакован с моря танжерскими шлюхами. Тогда-то солдаты позабавятся от души – пока же развлечений у них немного. Провел на берегу два приятных вечера. Гарнизонная библиотека, в которую не сегодня-завтра попадет бомба, выше всяких похвал: тысячи неотличимых друг от друга томов в кожаных переплетах; в комнатах, где книги расставлены, мебель кожаная или красного дерева, за окнами субтропический сад. В одной комнате с современной обстановкой собраны романы; пахнет духами. За 2 фунта 10 шиллингов купил серебряный поднос для зубочисток с выбитым на нем изображением бородатого велосипедиста в цилиндре. К немалой радости обнаружил на «Славе» отца Гилби – капеллана-доминиканца. Нашел, собственно, он меня; затащил к себе в каюту, где я просмотрел все номера «Тэблет» и «Таймс» до конца сентября. Договорился, что прочту лекцию в офицерском дискуссионном клубе – офицеры здесь не в пример культурнее, чем в морской пехоте. Из-за нашего фальстарта лекция не состоялась. Батальонные учения под проливным дождем в садах Альмеда, после чего напились до полусмерти; офицер бригадной разведки Бакстер был найден в бесчувственном состоянии в отеле «Рок». Теперь нам говорят, что возвращаемся мы исключительно для переукомплектования, после чего тут же отплывем вновь. Надеюсь покинуть батальон в Гриноке и перевестись либо к Лейкоку, либо в третью бригаду, либо к Уокеру. В письмах из дома только и пишут что о воздушных налетах. Бобби Лонгден погиб у себя в Веллингтоне [327] . Генри Йорк наверняка с утра до ночи гасит пожары. Вооруженные силы малозаметны. Мы похожи на жен, читающих письма из окопов.

Пикстон-парк,

вторник, 5 ноября 1940 года

27 октября достигли берегов Шотландии и встали на якорь в Гуроке. Последний день конвой шел вблизи ирландского берега. В десяти милях от нас потоплена «Императрица Британии», мы же добрались без происшествий. Последний вечер: довольно вялая вечеринка на борту. Вплоть до воскресного утра никакой информации о дальнейших действиях не поступало: то ли пересаживаемся на другой пароход, то ли остаемся на этом; то ли сходим на берег и перемещаемся в лагерь, то ли вообще возвращаемся в расположение наших дивизий. Поступил приказ подготовиться к высадке, направиться в лагерь в Килманроке и идти в увольнение. <…>

В Пикстон-парк приехал очень счастливый – хоть на неделю забыть войну. Переоделся в штатское, сильно простудился, но неделю провел в свое удовольствие. Побывали с Лорой в Стинкерсе, дом в безупречном виде: капеллан спит в винном погребе, сад зарос сорняками по пояс, живая изгородь испустила дух, многие недавно посаженные деревца сломаны. Выбил из бристольских властей двадцать галлонов бензина. Только и разговоров о воздушных налетах. Эвакуация в Пикстоне теперь проходит гораздо лучше: семьи разъехались, и эвакуированным детям и их сопровождающим никто не мешает. Скандалы и склоки Лора пропускает мимо ушей. Обедать поехали на машине в Чагфорд. Авария на железной дороге: в Нортон-Фицуоррене погибло больше тридцати человек. В воскресенье все газеты пишут о попытках Гитлера умиротворить католиков. Начинается война в Греции; в Норвегии и Финляндии уже началась. Хороших новостей никто не ждет, и воспринимаются они с недоверием и раздражением. Нехватки припасов не ощущается, зато царит полнейший хаос, все связи нарушены. Три наших офицера ушли в увольнительную, понятия не имея, где им искать своих жен. Войска все в том же положении. Увольнительная истекает завтра.

Лондон, Хайгейт,

суббота, 9 ноября 1940 года

От Лейкока никаких вестей. <…> Нейтральные государства плохо представляют себе, во что превратился Лондон. В Хайгейт; сплошные развалины. Отец ничего не боится, мать же встревожена не на шутку. Ночью бомбили, но где-то поодаль.

Понедельник, 11 ноября 1940 года

Наконец-то появилась надежда, что буду переведен. Обедал с Бетджеменом: сообщил мне про самоубийство Роджера. Весь день сигналы воздушной тревоги.

Ужинал с Дианой, Джин Нортон, Хатчи, евреем из Виндзора юристом Монктоном и еще с кем-то из министерства Даффа. Говорили в основном о бомбежках. Х. Никлосон, после того как в Министерство информации угодила бомба: «В такие минуты важно запоминать свои впечатления – мне , во всяком случае. Так вот у меня от бомбежки остается впечатление “вспышки”, а не “удара”». <…>