— О, но я не могу этого сделать! — воскликнул он, вновь вскакивая со стула, и, встав над ней, начал, как она с интересом отметила, заламывать руки. Так вот что имелось в виду в той известной фразе…

— Требуйте от меня чего угодно, но не чтобы я оставил надежду!

— А на что вы можете рассчитывать? — спросила она его. Её терпение иссякало. — Едва ли вы можете надеяться убедить миссис Харвелл уйти от мужа и жить с вами. Это погубило бы её.

— Вам лучше знать, — сказал он с горечью.

— Мистер Эймери, я притворюсь, что не слышала этого, — холодно сказала Харриет.

— О, простите! — воскликнул он. — Мне безумно жаль. Как ужасно с моей стороны, когда вы так добры ко мне! Но видите, что я имею в виду, когда говорю, что она сводит меня с ума! Вы сможете когда-нибудь простить меня?

— Я прощу, если вы отправитесь домой и послушаете моего совета.

— И, тем не менее, вы действительно понимаете, на что я надеюсь.

— И действительно думаю, что никакой надежды у вас нет. Она любит своего мужа, и, думаю, наслаждается своим положением в качестве жены Лоуренса Харвелла.

— Но это должно быть так тоскливо — постоянно чувствовать себя обязанной и благодарной, — сказал он. — Ей могло бы понравиться быть той, кто сама оказывает благодеяния.

Взбешённая Харриет решительно задавалась вопросом, как избавиться от него прежде, чем он совершит ещё большую бестактность, когда появился Мередит и доложил о прибытии вдовствующей герцогини. Эта желанная гостья влетела в комнату, обняла невестку и, будучи представленной Клоду Эймери, обрушила на него поток похвал за его стихи и выразила нетерпение в ожидании новой пьесы.

Ободрённый всем этим, он взял себя в руки и удалился.

Когда дверь за ним закрылась, Гонория заметила:

— Видно, что молодой человек от вас без ума, Харриет.

— Простите, свекровь, но все эти слезливые романтические глаза и вся эта бездонная тоска не из-за меня. Я просто подходящая стена плача, которой можно излить душу. И я очень рада вас видеть — вы появились, и я чувствую себя как после снятия осады Мафекинга. [102] Мне кажется, я слушала его уже целую вечность.

— Можно узнать, кто счастливый объект его обожания?

— Миссис Харвелл. Не вижу, почему я не должна говорить вам, поскольку основной припев этой песни в том, что ничего ему не светит.

— Она очень красива, правда? — сказала герцогиня. — Полагаю, мужчины видят мир иначе. Не все мужчины, конечно.

— Вы, естественно, подразумеваете: не Питер, — сказала Харриет, улыбаясь. — Но какое различие во взглядах вы имеете в виду?

— В оценке, которую они дают красоте. Как будто у неё имеется ценность сама по себе. Но красивые люди часто довольно скучны, разве не так?

— Не слишком красивым людям такая точка зрения нравится.

— Но вы же понимаете, что я имею в виду, дорогая. Всех этих богатых мужчин, выбирающих жену как предмет мебели или прекрасную картину, чтобы украсить дом, а затем вынужденных слушать её за завтраком и двадцать лет спустя.

— Ну, по крайней мере, — сказал Харриет, — вам не надо бояться, что Питер выбрал меня в качестве обстановки для дома. Он очень скоро вернётся, не желаете чего-нибудь выпить и подождать его?

Помимо чёрного платья возникла необходимость и чёрных шляпках. Каждой женщине в Лондоне оказалась нужна чёрная шляпка, и магазины по продаже головных уборов были переполнены — даже маленькая, весьма эксклюзивная мастерская на Мейфэр, куда Харриет была направлена Алкивиадом. Ей пришлось подождать, пока не освободится стул около зеркальной стенки, и, как только она села, женщина, сидящая рядом с ней, сняла шляпку-колокол из толстого бархата и откинула назад голову, выпуская на свободу тяжёлый водопад медно-красных волос.

Харриет узнала Розамунду Харвелл.

— Доброе утро, миссис Харвелл.

— Доброе утро, — ответила Розамунда. — Посмотрите, может быть вам подойдёт — на мне это выглядит просто ужасно.

Харриет надела «колокол», и обе одновременно выдохнули: «Нет!»

Модистка засуетилась и принесла Розамунде небольшой облегающий чепец, а Харриет — маленькую фетровую шляпку с чёрным пером в ленте.

— Это получше, — сказала Розамунда, рассматривая чепец. — Но как же я ненавижу чёрное!

— Мне оно также не идёт, — сказала Харриет.

— О, не то, чтобы оно мне не шло, — быстро сказала Розамунда. — Лоуренс говорит, что в чёрном я выгляжу восхитительно, но я дала себе слово больше никогда его не надевать, а теперь — ничего не поделаешь.

— Я совершенно согласна, что вы в нём выглядите прекрасно, — сказала Харриет. — Но чёрное совершенно не идёт к смуглому лицу.

— О, но этот маленький хитрый воротничок творит чудеса, — сказала Розамунда, окидывая Харриет опытным глазом.