Гаскуан вспыхнул.

– Я все сделал так, как вы просили, – заверил он. – Я не назвал вашего имени. Я сказал, это сюрприз. Мол, мы пойдем с одной дамой шляпки посмотреть. Она очень обрадовалась. Она бы пришла. Если бы не эта история с пистолетом. После такого потрясения она была не в себе.

Гаскуан поймал себя на том, что невнятно оправдывается. Что за роскошная женщина – вдова Уэллс! Как элегантно изогнут ее турнюр!

– Вы всегда были так добры и снисходительны к моим глупостям, – утешающее промолвила Лидия Уэллс. – Я вам так скажу: женщина в моем возрасте обожает время от времени играть добрую фею-крестную. Этак взмахнешь волшебной палочкой – и сотворишь магию, на благо молоденьких девушек. Нет-нет – я знаю, что сюрприза вы мне не портили. Просто у меня было предчувствие, что Анна не придет. У меня, Обер, часто бывают предчувствия.

Она подала Гаскуану стакан, распространяя вокруг облако пряного запаха свеженарезанных лимонов, – не далее как утром она отбеливала кожу и ногти лимонным соком.

– Я не предал вашего доверия, я же обещал, – повторил Гаскуан. В силу какой-то непонятной причины ему хотелось снова заслужить ее похвалу.

– Конечно, – согласилась Лидия. – Конечно! Вы – да никогда!

– Но я уверен, знай она, что речь идет о вас…

– Она бы тут же взбодрилась!

– Взбодрилась бы, да.

(Эта убежденность, которой Гаскуан слабо поддакнул, опиралась на неоднократные заверения Лидии, что они с Анной когда-то были лучшими подругами. На основании этих заверений Гаскуан согласился поддержать подготовленный Лидией «сюрприз», чтобы две женщины смогли воссоединиться и немедленно возобновить былую тесную дружбу, – а к таким предложениям Гаскуан был непривычен. Он не делал для других то, что они с легкостью сделали бы и сами, и светское манипулирование любого свойства обычно вселяло в него чувство неловкости: он предпочитал, чтобы манипулировали им, скорее чем действовать самому. Но Гаскуан, как все, безусловно, уже догадались, был сколько-то влюблен в Лидию Уэллс, и это безрассудство набрало достаточную силу, чтобы не только сподвигнуть его поступать вопреки собственным склонностям, но даже изменить таковые.)

– Бедняжка Анна Уэдерелл, – вздохнула Лидия Уэллс. – Эта девушка – просто воплощенное невезение!

– Начальник тюрьмы Шепард считает, она в уме повредилась.

– Ах, начальник Шепард! – весело рассмеялась Лидия. – Ну, в этом вопросе он настоящий эксперт. Может, он и прав.

У Гаскуана не было своего мнения о начальнике тюрьмы Шепарде, которого он не знал близко, а также и о его малахольной жене, с которой он вообще не был знаком. Мысли его вновь обратились к Анне. Молодой человек уже сожалел о том, как резко разговаривал с ней только что, в ее комнате гостиницы «Гридирон». Гаскуан никогда не сердился подолгу; самой короткой передышки хватало, чтобы в нем пробудились угрызения совести.

– Бедняжка Анна, – согласился он вслух. – Вы правы: участь ее незавидна. Она не может внести арендную плату, и хозяин ее того гляди выставит на улицу. Но она наотрез отказывается нарушить траур и вернуться к своему ремеслу. Отказывается предать память о своем бедном погибшем малыше – и, как видите, загнана в угол. Горестное зрелище, что и говорить.

Слова Гаскуана дышали восхищением и сочувствием.

Лидия порывисто вскочила.

– Ох, тогда она просто должна перебраться жить ко мне – должна, и все тут! – воскликнула она, словно вот уже какое-то время пыталась внушить Гаскуану эту мысль, а не высказала ее впервые. – Она может спать со мной на одной кровати, как сестра, – может быть, у нее даже есть сестра, где-то далеко; может, Анна по ней скучает. Ох, Обер, она должна переехать ко мне! Пожалуйста, уговорите ее.

– Думаете, она захочет?

– Бедняжка Анна меня просто обожает, – решительно заверила Лидия. – Мы – лучшие подруги. Мы прямо как две голубки, – по крайней мере, так было в Данидине в прошлом году. Но что такое время и расстояние перед лицом истинной привязанности? Мы снова обретем друг друга. Мы просто должны это устроить. Вы должны уговорить ее прийти.

– Ваше великодушие делает вам честь, но, пожалуй, оно несколько излишне, – возразил Гаскуан, снисходительно улыбаясь ей. – Вы же знаете, каким ремеслом занимается Анна. И ремесло это она всенепременно притащит с собой, пусть лишь в виде своей запятнанной репутации. Кроме того, у нее нет денег.

– Ох, вздор! Денег всегда можно добыть, на золотом-то прииске! – отмахнулась Лидия Уэллс. – Она может работать на меня. Мне так нужна горничная! Компаньонка, как говорят дамы. Через три недели старатели и думать позабудут, что она когда-то торговала собой! Вы меня не переубедите, Обер, ни за что! Я могу быть ужасной упрямицей, если уж мне что-то взбрело в голову, – а сейчас мне в голову взбрело именно это!

– Ну что ж. – Гаскуан, опустив глаза, устало разглядывал свой стакан. – Мне вернуться через улицу и пригласить ее?

– Ничего подобного вы делать не станете, разве что вам искренне этого захочется, – промурлыкала Лидия. – Я сама к ней схожу. Сегодня же вечером.

– Но тогда никакого сюрприза не получится, – возразил Гаскуан. – Вы же так мечтали устроить сюрприз!

Лидия погладила его по рукаву.

– Нет, – решительно объявила она. – Хватит с бедняжки сюрпризов. Давно пора дать ей возможность расслабиться; давно пора кому-то о ней позаботиться. Я возьму ее под свое крылышко. И стану ее баловать!

– А вы ко всем своим подопечным так добры? – заулыбался Гаскуан. – Что за дивное видение: дама со светильником в руке переходит от одной кровати больного к другой, даруя утешение и помощь…

– Как вы уместно произнесли это слово, – отозвалась Лидия.

– Утешение?

– Нет, видение. Ох, Обер, если я не поделюсь новостью, я того гляди лопну!

– Новостью насчет наследственного имущества? – переспросил Гаскуан. – Так быстро!

Гаскуан не вполне понимал природу отношений между Лидией Уэллс и ее покойным мужем Кросби. Французу казалось странным, что этих двоих разделяли многие сотни миль: Лидия жила в Данидине, а Кросби – в глуши долины Арахуры, где Лидия Уэллс так ни разу и не побывала вплоть до настоящего времени, почти две недели спустя после мужниной смерти. Лишь из соблюдения внешних приличий Гаскуан не стал расспрашивать Лидию напрямую о ее браке, ибо его одолевало любопытство, а Лидия, по всей видимости, не слишком горевала о случившемся. Всякий раз, стоило упомянуть имя Кросби, она либо отвечала уклончиво, либо изображала дурочку.