Однажды ко мне обратился дорогой для меня человек, Ричард Ченслор, с тем, чтобы я сопровождал его на одно великое собрание для получения у меня совета о моих личных впечатлениях от этого собрания, поскольку я уже много лет проявляю сообразительность в торговых делах.

Как «английский купец Торн» я пришёл с ним в недавно образованное «Общество купцов-предпринимателей для открытия стран, земель, островов, государств и владений, неведомых и даже доселе морским путём не посещаемых». Великое собрание, паевой капитал которого составился в громадной сумме – шесть тысяч фунтов. И вот я пришёл, и сидел, и слушал.

Говорили такие уважаемые люди, как лорд-мэр Джордж Барнс и олдермен Уильям Гаррет. Говорили о том, что товары английские, которые настойчиво в своё время добивались иметь иноземные торговые люди, столь упали в цене, что не приносят дохода даже в том случае, когда мы сами привозим их к дверям былых покупателей. Говорили о том, что будет разумно снарядить три корабля и отправить их холодным северным путём дли поисков новых стран, с которыми английские купцы с прежней прибыльностью торговать могли бы.

Стали искать, кому предложить быть главным шкипером в этом невиданном и отчаянном предприятии. И тогда встал благородный Генри Сидней, близкий друг короля Эдуарда, и предложил на эту должность моего доброго Ричарда Ченслора! Он сказал, простирая руки к Ричарду Ченслору, сидящему рядом со мной: «Мы будем жить и отдыхать у себя дома, спокойно проводить время с приятными нам гостями, а он в ту минуту будет нести тяжёлый труд, удерживая в порядке и повиновении моряков, грубых и невежественных смутьянов. Какие заботы будут мучить его? Какие тревоги станут терзать его? Мы не узнаем этого, восседая с бокалами вина у каминов. Сколько жестоких варваров встретится на его пути? Сколько диких зверей? Мы этого, сытые и в тепле, не узнаем. Поэтому призываю вас сочувствовать и любить человека, совершающего для вас чрезмерно тяжёлое и такое нужное дело, и, если судьба позволит ему счастливо исполнить всё и вернуться, то первым долгом будет щедро одарить его дарами светскими и дарами земными».

Так сказал этот благородный молодой дворянин, и я вытер слёзы сочувствия и восторга.

Да, восторга, поскольку после этих слов Ричард Ченслор был немедленно избран главным шкипером экспедиции и капитаном самого большого корабля: «Эдуард Благодетель».

Выйдя из собрания, Ричард Ченслор спросил у меня моего мнения о всём, что я видел и слышал. А я к этой минуте, дерзнув исполниться скрытой решительности, уже сказал себе: «Да!» И сообщил своему другу, что вижу в его предприятии великий и блестящий успех, и прошу его взять меня с собой в плавание в качестве «английского купца Торна». И сообщил также, что среди знакомых моих есть иноземный моряк, московит, которого спасли после бури английские моряки и привезли в Лондон. Есть также в Бристоле один татарин. И эти люди рассказывали, что на востоке от Англии находится Московия, очень богатая страна, раза в два или даже три больше Англии. И что Ричард Ченслор, ежели проявит упорство, с несомненной неизбежностью откроет к этой богатой стране морской путь. И я сообщил ему также, что всё время, отведённое для подготовки эскадры, я употреблю на общение с этим московитом и этим татарином, чтобы по возможности изучить язык московитов. Но делать я это стану в великой тайне, чтобы никто не знал, что рядом с Ричардом Ченслором имеется человек, способный, не подавая вида, разоблачить в Московии злоумышленные совещания против Ричарда Ченслора, едва таковые будут предприняты.

Мой друг, горячо пожав мне руку, одобрил мои рассуждения и пообещал мне место на корабле для моих личных товаров весом в треть тонны.

Со всей страстью я взялся учить язык и в три месяца им вполне овладел.

И вот настал долгожданный день, когда три превосходно оснащённые корабля вышли из Рэтклиффа, пригорода Лондона, и взяли курс к устью Темзы. И было это десятого мая 1553 года».

И тут Ярослава прервали.

– Ой! – воскликнул сидящий среди малышей Брюс.

И, едва лишь лица всех сидящих за столом повернулись к нему, он, покраснев, добавил:

– Получается, сундук в земле двести лет пролежал. Извините.

Мы все заулыбались и кивнули ему. А Ярослав продолжил переводить:

«Ужасное событие настигло нас третьего августа в полдень. Налетел столь чудовищный шторм, что корабли не в силах были удержаться вместе. И «Благая надежда» и «Благое упование» унесены были волнами. И, когда 24 августа наш корабль «Эдуард Благодетель» нашёл устье огромной реки, он был в одиночестве.

Здесь мы встретили рыбаков-московитов, которые сначала от страха хотели бежать, но когда сам Ричард Ченслор приветствовал их, они отвечали ему с такой добротой и радостью, что напоминали детей. Когда командный толмач финн Калев сообщил рыбакам, кто мы такие, они с радостью отправились сообщить об этом своему воеводе, который сидел в городе, именуемом «Двина».

– Кто такой толмач? – торопливо спросил Чарли.

– Тарджуман, – машинально ответил я.

– А кто такой тарджуман? – тут же спросила маленькая Ксанфия.

– Человек, который умеет понимать смысл иностранных слов, – сказал я с некоторой задумчивостью, – и рассказывает о них другим людям.

И кивнул Ярославу.

«И вот прибыл на корабль воевода Феофан Макаров. Он пообещал всячески посодействовать поездке Ричарда Ченслора, имеющего на этот случай королевскую грамоту, в Москву, к их царю Ивану Васильевичу. По указанию воеводы мы отвели корабль в удобное место стоянки, которое они называли Унский залив, и стали готовиться к поездке. Но воевода Феофан Макаров вместо помощи стал всячески затягивать нашу поездку. Я много раз успокаивал Ричарда Ченслора, подслушав, что воевода ждёт возвращенья гонца, которого тайно отправил к царю для получения указаний. Нам дали отличный и бесплатный провиант и удобно всех разместили. Но когда прошло три месяца, Ричард Ченслор возмущённо заявил воеводе, что мы уезжаем домой, и Феофан Макаров будет считаться виновным в том, что грамота короля Эдуарда не пришла к царю Ивану. И воевода, испугавшись, дал нам сани и провожатых.

И вот 23 ноября на санях мы отправились в путь. Купцы Эдуардс и Бэртон, поскольку были назначены таковыми Советом «Общества», взяли для своих товаров каждый одни сани. Мои же товары везти никто не брался. И тогда я, дерзнув исполниться скрытой решительности, пришёл к самому воеводе, который был растерян и очевидно испуган. Я сказал ему, что он хорошо сделает, если даст свои личные сани для подарков, которые мы везём царю Ивану. И что, если он сделает так, я сообщу о его хорошем поступке Ивану Васильевичу, когда он нас примет. Воевода с радостью дал мне сани, а я сказал Эдуардсу и Бэртону, что везу имущество воеводы.