Трюд не изменилась в лице. Кажется, она даже ждала, что я попрошу ее об этом, потому что ответила утвердительно и как ни в чем не бывало продолжила есть дальше, пока я сидела раскрасневшаяся с отчаянно колотящимся сердцем.

– Только это будет не легко, - сказала она, закончив трапезу и отложила в сторону ложку.

– Я буду стараться, - произнесла я.

Трюд как-то внимательно посмотрела на меня, затем усмехнулась и встала из-за стола.

– Раз так, то если ты поела, сразу и начнем!
– заявила она и направилась в комнату, где у нее хранились все травы и зелья. В ту самую комнату, где она принимала нуждающихся в ее помощи людей.

– Что, вот прямо сейчас?
– немного опешила я.

Трюд улыбнулась.

– А что тянуть?

Я расплылась в ответной улыбке и последовала за ней.

Кирстен лениво чмокнула отца в щеку, едва мазнула равнодушным взглядом по скрюченной Хельге, застывшей за спиной Торгрима, по провожающим ее слугам, стоявшим на отдалении на берегу и поднялась по трапу под руку с мужем на борт его корабля. Гордая, сияющая.

– До встречи, отец, - крикнула она и встав у борта, широко улыбнулась, глядя как на корабль поднимают в тяжелых сундуках ее приданное. Последним на ладью поднялся Орм. Он шел тяжело, то и дело покачиваясь и почти сразу присел на одну из скамеек, предназначенных для гребцов. Вытер со лба проступивший пот и облегченно вздохнул.

– Береги мою дочь, - крикнул с берега Трогрим.

Сигвальд только молча улыбнулся, а Кирстен бросила на своего мужа взгляд полный обожания. Она даже покраснела, вспоминая жаркие ночи, проведенные в его объятиях. Девушка даже не думала, что все может оказаться настолько чудесным! А теперь она наконец-то покидает опостылевший дом и вечно трясущуюся над ней старую бабушку. Впереди желанная свобода, теперь она сама себе хозяйка. Кирстен была уверена, что покоренный ее красотой Сигвальд будет выполнять любой ее каприз...

Когда ладья отошла от причала, Торгрим еще немного постоял, провожая ее взглядом, а затем пошел наверх, к дому и только одна Хельга осталась стоять у воды и смотрела на отдаляющийся корабль, пока он не исчез на горизонте. Тревожные предчувствия сжимали ее сердце. Она не знала, как там будет жить внучка вдалеке от своего родного дома, без защиты и любви отца. Красавец муж казался старухе холодным и в его показные чувства к Кирстен Хельга верила с трудом. Но что она могла поделать? Разве кто послушает старуху, которая и живет в доме Торгрима только благодаря его доброте. Слуги и те тайком шепчутся за ее спиной, а Кирстен кажется не на шутку увлеклась своим мужем. Конечно, Хельга понимала внучку. Такой красивый мужчина не мог оставить девичье сердце равнодушным, только вот сам он при этом оставался холоден, хотя для виду и старался изо всех сил показывать чувства, в которые Хельга не верила. Даже мрачный Орм старой женщине был более по нраву, а уж про прежнего жениха она старалась даже не вспоминать, жалея, что Кирстен тому отказала.

– Будь счастлива, Кирстен, - проговорила старая женщина и тяжело ступая, ушла с берега.

Волшебство трав околдовало меня. С каждым днем я узнавала все больше и больше о тех или иных зельях, о соцветиях и таких нюансах, когда собирать травы, чтобы они приносили больше помощи, а не превращались в простой чай. Трюд была права. На все требовалось слишком много времени, да, впрочем, я никуда и не торопилась.

Вокруг властвовала зима и часто, сидя у окна и расфасовывая травы для различных отваров, от болей, кровотечения и прочих вещей, я смотрела в окно на расстилавшийся до самого горизонта вид с утеса на море, которое не переставало меня удивлять своей красотой. Кажется, я даже полюбила его синие просторы, его ночные песни, когда к тишине, напитанной морозным звоном присоединяется шелест волн. А иногда оно свирепствовало, шумело так, что сон не шел ко мне, и я ворочалась с боку на бок и только Трюд, привычная к подобным выходкам стихии спокойно себе дремала на своей кровати.

Постепенно мы сдружились с хозяйкой дома на утесе. Трюд была крайне энергичной и живой женщиной. Она никогда не сидела без работы. Если она не занималась своими любимыми травами, то что-то шила, вышивала, готовила, в общем, всегда была при деле. Я же порой могла часами наблюдать за морем или наслаждаться тишиной, выйдя в уснувший лес, укрытый одеялом из снега. И в такие минуты я вспоминала Гарда и молодого Сказочника Тью, а также Хока, которому была благодарна за этот шанс жить снова свободной. А еще я понимала, что скучаю за этими грубыми воинами, за моими северянами, а особенно я скучала за сказками Тью. Где-то они там за морем? Что делают?

Спускаясь к кристальному ручью, что впадал в море, я иногда, набрав полные ведра сладкой ледяной воды, глоток которой сводил зубы, оставалась на берегу и смотрела на горизонт так, словно ждала, что вот-вот там появится ладья Гарда, но ничего подобного не происходило, а я все продолжала мечтать.

Когда Трюд заставала меня в период подобной задумчивости, то порой спрашивала, что со мной происходит, а я и сама не знала, как объяснить свою грусть и снова смотрела на море.

Когда пришла весна, наполнившая воздух запахом пробуждающейся земли и пением птиц, я приняла для себя одно решение. Мне стоило обсудить это с Трюд, посоветоваться с ней. И я решила при первой же возможности поговорить с ней.

Восстановление шло долго, но постепенно дома стали вырастать над пепелищем, в поселении снова звучали людские голоса, редкий смех и стук топора. По двору перед уцелевшим большим домом Гарда сновали рабы. Пробежавшая собака на минуту остановилась и зачем-то облаяла пёстрых курочек, которые тут же разбежались в рассыпную. Молодая рабыня развешивала на веревках выстиранное белье, а печи выбрасывали в воздух тугие струи дыма. Жизнь возвращалась в мертвое поселение. Медленно, но верно проникала во все уголки, распускаясь там, как почки на деревьях. Яркая, живая.