Оставаясь невидимым, я отправился на поиски укрытия. "Горелоя" была большим, крепко сбитым кораблем с объемным трюмом и капитанской каютой. Я боялся, что наткнусь на толпу других пиратов внутри, но все помещения пустовали: никто не сидел за веслами, никто не храпел в трюме спиной к спине и даже в капитанской каюте ничего не было, кроме пары палок и старой облезлой шкуры на стене.

Шкура прикрывала пробоину, которая вела в пустое пространство между внешними и внутренними стенами каюты. Именно там я и спрятался. Мои лапы вновь стали медно-коричневыми, поэтому я затих и прислушался. Отсюда было отлично слышно, о чем разговаривали пираты.

На "Горелой" оказалось всего четыре серых. Капитана звали Бурошкур, и он был очень злым, настолько, что не мог спокойно говорить, только ревел и хрипел. Мне даже отсюда было страшно слушать его ор. Я твердо решил не попадаться Бурошкуру на глаза.

Двух других пиратов звали Кнот и Бонти. Они тоже были свирепыми, но рядом с Бурошкуром старались сдерживаться. Разговор их проходил примерно вот так:

– Сваливать надо, Бурошкур, - гнусавил Бонти.

– В лоб захотел?! Это моя посудина, мы ее не бросим!
– ревел в ответ капитан.

– Но корабль наглухо вмерз. Мы уже пробовали его откапывать, - вздыхал Кнот.

– В глаз давно не получал?! Я че-нить докумекаю и все будет пучком!
– буянил Бурошкур.

Четвертый пират молчал, и я о нем так ничего и не узнал. Изредка он кашлял, Бурошкур всегда замолкал в такие моменты.

Но гораздо было интереснее то, о чем они говорили. Оказывается, прошлой ночью все гремлины услышали голос в голове. Он сказал: "Меня зовут Ниро, я владычица воли. Конца мира больше нет. Идите на мой голос, здесь вы найдете спасение". Именно поэтому большинство пиратов собрали пожитки и ушли, а гребцы просто разбежались. Только Бурошкур с тремя товарищами остались на "Горелой".

Я вспомнил розовую гладкошерстную гремлиншу с Обсидианового острова. Ниро, владычица воли. Похоже, ночь назад ее голос слышали все, кроме меня.

Дверь каюты распахнулась, и внутрь ввалился Бурошкур. Я разглядывал его через узенькую щель в досках, стараясь дышать ровно и тихо. Капитан пиратов был очень зол: он схватил палку и запустил ее в стену. Палка ударилась рядом с моим убежищем, и я чуть не взвизгнул от неожиданности.

Бурошкур велел Кноту и Бонти убирать пепел с палубы, а сам завалился спать. Узел с Ежи и колбу с зефиром он притащил сюда же и положил рядом. Не прошло и нескольких вздохов, как от его храпа задрожали стены. Кто-то надрывно закашлял в трюме.

Я зевнул. Здесь было тепло и уютно. Вот бы всегда так было.

Меня разбудили стук молотков и скрежет пил. Корабль трясло: вовсю шла работа. Я посмотрел в щель: Бурошкура видно не было, значит, можно выбираться.

Но сначала...

Я посмотрел на свои лапы и сильно-сильно захотел исчезнуть. Стать невидимым, неслышимым, незаметным. Чтобы никто меня не обнаружил, никто со мной не заговорил. Я старался выкинуть из головы все лишние мысли, и вскоре у меня получилось: по телу прокатилось знакомое ощущение изменения, и лапы пропали.

Я исчез, снова.

Главное - не ослаблять внимания, чтобы не появиться в самый неподходящий момент. Выбравшись из убежища, я покинул каюту и оказался на палубе.

Пеплопад закончился, и Белое море превратилось в пушистое Белое море. Несмотря на то, что пепел больше не сыпался с неба, стало еще холоднее. Я поежился и отправился смотреть, почему так шумят пираты.

Сначала я подумал, что серые выкапывают корабль. Но потом понял, что они его разбирают. Пираты отпиливали и выламывали доски от носа и складывали их в большую кучу неподалеку. Руководил работой довольный Бурошкур, а топорами и пилами шумели Кнот и Бонти.

– Шевелитесь, дохлые шкуры! Достроим корыто и свалим отсюда.

В животе заурчало. Я резко пригнулся, испугавшись, что кто-нибудь меня услышит, но пираты были слишком заняты работой. Надо перекусить и все будет в порядке. Вспомнив про зефир в колбе, я отправился в капитанскую каюту.

Войдя внутрь и закрыв двери, я едва не споткнулся об гремлина, который сидел и играл с железной лапой Ежи. Как я мог забыть про четвертого пирата!

Мысли спутались, и мои лапы начали терять маскировку. Собравшись, я остановил процесс, но верхняя часть моего тела осталась видимой. Маленький гремлин поднял голову и уставился на меня. И тут же отскочил назад: его глаза расширились от ужаса, превратившись в огромные блюдца, а шерсть встала дыбом.

Он был необычного окраса. Его правая половина была серой, а левая - рыжей, словно его слепили из двух половинок разных гремлинов. При этом правый глаз пирата был голубым, а левый - зеленым. Еще он был совсем маленьким, даже меньше меня, но уши у него были просто огромные. И очень пушистые.

Дрожа и заикаясь, он спросил:

– Ты п-п-приведение?

– Конечно, - согласился я. Он затрясся еще сильнее.

Все-таки какие огромные у него уши! Я подошел и потрогал их.