Костромина стояла недалеко от угла здания бассейна. С водостока, как положено, стекала вода, ее отбрасывало от стены метра на два, вода падала в выдолбленную в брусчатке чашу, вскипала в ней и уже из чаши разливалась по мостовой. Костромина стояла в разбегающемся потоке и поглядывала вокруг через зеленые очки, эти очки как раз очень шли к ее костюму. Я подумал, что Костромина уже совсем плотно живет по заветам соулбилдинга, даже в мелочах старается жить по этим самым заветам, вот могла бы просто встать под дождем, или у стены, или на ступенях, ну, как все остальные вурдалаки стояли, а она нет, выбрала самое буйное место, где вода смешивалась с воздухом и немного со светом. И сама была яркая и красивая. Хотя, как я говорил, тут многие оделись ярко, но чтобы красиво…

Не каждый может. Вот где каждому взять такой роскошный оранжевый костюм и так идущие к нему зеленые очки? Кто-то, конечно, отыскал бордовую юбку и синие кроссовки, но чтобы целый костюм…

К тому же он наверняка настоящий. Еще человеческий.

Я сделал вид, что удивлен, и подошел к Костроминой как бы невзначай.

– Ты тоже здесь? – спросил я.

– Разве можно такое пропустить? – к.б. ухмыльнулась Костромина. – Такое событие. Раз в пять лет, наверное.

– Ну да, интересно, – согласился я. – Дельфины будут прыгать, кольца крутить на носу. Танцевать на воде.

Я немного подумал и добавил:

– Дельфины очень любят рыбу.

Костромина постучала себя по затылку.

– Вот поэтому я с тобой, Поленов, и общаюсь, – сказала она. – Из-за незамутненности. Ты ничего не понимаешь и любишь сообщать об этом вслух. Мне это нравится.

– И чего же я опять такого ляпнул? – спросил я.

– Ты что, совсем ничего про дельфинов не знаешь? – произнесла Костромина зловещим голосом, таким у нас обычно сказки про Погробиньского рассказывают.

– Немного, – ответил я. – Они… в море живут. Кажется, семьями… Очень быстро плавают. Каждый дельфин съедает в день сорок килограммов рыбы. А два могут съесть сто. Еще они очень быстро плавают.

– И все? – Костромина округлила глаза. – В море плавают, рыбу едят?

Сегодня у нее ресницы, несмотря на дождь, не вываливались, кажется, сегодня она их предусмотрительно водостойким клеем прилепила.

– К нам приезжает дельфинарий, а ты узнал только, что дельфины рыбу едят?

Опять взялась меня отчитывать. Она очень любит меня отчитывать, наверное, в этом тоже есть какой-нибудь созидательный смысл. А может, ей немного стыдно за то, что она сюда пришла, мне ничего не сказав, вот и нападает.

– Дельфины не только рыбу едят, – назидательно произнесла Костромина. – Дельфины – очень тонкие животные, они очень тонко чувствуют. И они друзья человека.

– Все животные друзья человека, – изрек я. – Так им предназначено.

– Не так, – тут же возразила Костромина. – Не все животные друзья. Волки не друзья, львы не друзья, крокодилы не друзья, носороги… Носорогам на человека вообще наплевать. А вот дельфины – друзья. И нас они не любят. Знаешь, почему?

– Потому что мы не люди, – ответил я тупо.

– Нет, – помотала головой Костромина. – Если бы так просто… Они нас не любят не потому, что мы не люди, а потому, что мы могли бы ими быть. Мы – деградация человечества, болезнь, извращение Замысла…

Костромина, видимо, вчера читала. Но не про любовь, а что-то философическое. Какое-нибудь «Оправдание Носферату» или что-то в этом духе, из давнего, когда еще пытались осмыслить. Кстати, «Оправдание Носферату» – интересная книжка, я ее читал, но совсем уже забыл, про что. Кажется, про то, что не стоит уж так преклоняться перед человеком, потому что именно люди виноваты в сложившейся ситуации, что будто бы обратились лишь те, кто был готов к этому, светлые и чистые в вурдалаков не превратились, вроде бы так.

– Именно поэтому мы и не видим себя в зеркале, – пустилась в рассуждения Костромина. – Человек создан по образу и подобию Его, а мы безобразны. То есть мы не есть образ Его. Поэтому мы себя и не видим.

Знаю. Теория антропологического шока, как же, помню. Это не только в «Носферату», это вообще самая употребительная теория про зеркала. Мы настолько отвратительны сами себе, что мозг отказывается воспринимать зеркальное отражение.

– Мы – нежить, – заключила Костромина. – Любое живое существо стремится отодвинуться от нас как можно дальше. Даже если ты это существо кормишь, и лечишь, и гладишь его. Мы – хуже самого последнего червя…

Это она что-то перегнула. И никакая мы не нежить. Сердце-то вполне себе бьется, пусть и редко. И дыхание есть. И чувства все-таки какие-никакие…

Видимо, у Костроминой опять сложное настроение. Кажется, из-за Кузи. Никак не притрутся друг к другу, видимо. Кузя ее все-таки побаивается, а Костромину это удручает.

Она хочет, чтобы Кузя ее любил.

Все хотят, чтобы их любили.

– Мы – болезнь, – сказала Костромина. – Мы…

Она брезгливо поморщилась.

– Мы никому не нужны, – закончила она. – А дельфины нас попросту убивают.