Стихотворения и поэмы
вернуться

Рыльский Максим Фаддеевич
Шрифт:

9. «Нет, ничто не умрет во Вселенной…»

Нет, ничто не умрет во Вселенной, В ней малейший останется звук, Через тысячу лет непременно К нам вернется пожатие рук. Горечь та, что меня отравила, Счастьем станет во внуке моем, И слова отзовутся стокрыло Тишиной, обернувшейся в гром. Все влюбленные вечно бесстрашны: Только больше им болей да мук… «Так вонзай же, мой ангел вчерашний, В сердце острый французский каблук» [30] . Лето 1945

30

Блок.

281. ДОМ ПРЕШЕРНА [31]

Село Врба. Вдали встает, безмерна, Поэма гор. А здесь, в саду густом, Простой белеет, добродушный дом, Где в детстве мать баюкала Прешерна. Любить, дружить бесхитростно и верно Он заповедал нам своим стихом, Но в жизни шел безрадостным путем, Где лишь одно забвение — таверна. Как чужестранец по родной земле Бродил он, даже умереть в петле Мечтал, не видя лучшего на свете, — И смерть страдальца увела во тьму. Теперь — ты слышишь? — здесь, в твоем дому, Твои сонеты повторяют дети! 17 октября 1945 Белград

31

Прешерн — великий словенский поэт (1800–1849).

282–284. ТРИ ПИСЬМА

1. ПИСЬМО В РОДНОЙ КРАЙ

(Из заграничного путешествия)

…Где я страдал, где я любил, Где сердце я похоронил… Пушкин
О край родной! Вечернею порою, Когда поля сплошная кроет мгла, Я, как дитя, стремлюсь к тебе душою, И руки слабые, как два крыла, К долинам простираются незримым, К просторам юности неисходимым. Там, где седой полыни над межой, Густой медовой кашки колыханье, Блуждали мы, бывало, день-деньской, Забывши про еду и послушанье, Ребята озорные… До седин Из них лишь только дожил я один! Береза там ветвями мне махала, Привет в оконце перед сном послав, И та звезда, что мир мой озаряла, Цвела цветком среди небесных трав И стерегла ребенка от напастей… Настанет скоро уж пора упасть ей! Там соловьи среди родных дубрав На каждой ветке заводили пенье, Там белый меж деревьями рукав Мелькнул когда-то мне лишь на мгновенье И сразу скрылся в чаще без следа, Чтобы остаться в сердце навсегда. Впервые там я радость и страданье Доверчиво учился принимать, Там слушал песню затаив дыханье, И сам тихонько начал напевать, Там звонкий ключ меня спасал от жажды… О, хоть бы вновь припасть к нему однажды! Там я поплыл по лону вешних вод В водоворот страстей, желаний, боли, Там видел я горячий труд и пот, Там слушал я слова голодной голи, — Я их навек в душе своей сберег… О край родной! Ты всё мне дал, что мог! Прости меня: небрежно, неумело Я расточал дары твои не раз! Ошибок много, слишком мало дела Оставлю я, когда пробьет мой час, И только тем не стою я укора, Что сам казнюсь суровым приговором. О край родной! Недавно побывал Я в хатах с обомшелыми стрехами, Где столько давних повестей слыхал, Что тихими струились ручейками, Где я с друзьями песню запевал… Ах, мало их в живых я увидал! Но как приветны были их объятья И как родны и радостно теплы! Благодарю вас, дорогие братья, Что вновь со мной вы сели за столы, Мне протянули дружеские руки, Как будто бы и не было разлуки! Да кто бы мог нас, право, разлучить? Возможно ли с младенцем несмышленым Поссорить мать? Да разве отделить Летучий ветер от вершин зеленых? Каким же плугом запахать тот след, Что остается в сердце с юных лет? О край родной! Топтал тебя ногою Кровавый хищник, да не растоптал, — И ты стоишь теперь передо мною Стократ сильней, чем ранее стоял… И племени встающему, младому Несу привет я из родного дома. О край родной! Как не любить размах Твоих просторов, ивы у дороги, И новые строения в степях, И новый след на дедовском пороге, И старину нетленно белых стен, И малыша у маминых колен! Какой проложишь ты, о край чудесный, В грядущее великое маршрут, В каких садах польются звонко песни Тех поколений, что потом придут, Какую миру истину откроешь, Какой народу праздник ты устроишь? О край родной, та жизнь, что ты мне дал, Крепка, как ветви на столетних кедрах, И хоть не раз без меры расточал Я ценности даров твоих прещедрых, Но то, чем я тебе обязан был, Я даже и в безумствах не забыл. Ты знаешь это. Мощную десницу Кладешь, родной, ты на мое чело, И дел чужих чудесные страницы, Небес чужих сиянье и тепло Благословляя дружеской рукою, — О край родной, всем сердцем я с тобою! 17 октября 1945 Белград

2. ЖЕНЕ

Наш Киев сбросил животворный сон С плечей своих, окутанных туманом. Ты вышла одиноко на балкон — И воробьи приветом постоянным Тебя встречают. Дворник взял метлу, И солнце быстро прогоняет мглу. И что в нем, в этом Киеве? Какою Он красотой пленил навеки нас? К знакомым чудесам вдвоем с тобою Приглядывались мы вот тут не раз: К садам, к нарядным платьям киевлянок, Что утро открывают спозаранок. Каштанов лаполистых янтари На Ленинской горят осенней вестью; Умылося росою до зари Соломенское славное предместье, А там, за ним, лежит аэродром, Где Киеву махнул я рукавом. Как повелось, ты вышла, провожая, И миг прощальный молчаливым был. А пес, с забавной кличкой Амуртая, В квартире нашей так наивно выл, Что мы стояли, сами чуть не плача, — Хоть преходящи горести собачьи. Наш сын умчался в школу в ранний час, Со мною распрощавшись благосклонно, Как старший с младшим. Дал он мне наказ, Чтоб я берег себя. И неуклонно Сыновний выполняю я приказ, Его нарушив, может быть, лишь раз. И вот стоишь ты на балконе. Гложет Тебя тоска: «Уж месяц нет письма!» И телефонные звонки тревожат, И подступает, крадучись, зима, На ум приходят всякие заботы, — А руки вечно в поисках работы… Такой тебя мечты рисуют, но… А если дверь балкона на запоре? И выходить тебе запрещено? И ты в постели? И тоску во взоре Родит безделье? Мучит тишина? И ты больна? И ты как перст одна? Возню затеял Тигрик с Амуртаем: Он хвост собачий ловит, точно мышь… Вдвоем, бывало, это наблюдаем, — Теперь же ты со скукою глядишь, И на цветы, что расцвели чудесно, Смотреть одной тебе неинтересно! А может, честной прозою сказать, В распределитель собралась ты рано?.. Ах, как хочу услышать я опять Слова, какие слышим постоянно, С далеких возвращаясь берегов, И постоянно жаждем этих слов! Мне кажется — ты вздрогнула с испуга: Почудился так ясно голос мой!.. Нет, голос не почудился, подруга, — Что значат расстоянья, край чужой, Что горы, море, что там километры, Когда Наталка тужит: «Петре, Петре!» Благословенна будь, мой друг единый, И чистый Киев наш благослови! Узор рубашки вышивая сыну, И мужа имя тихо назови. Рука с рукой пройдем мы — до могилы, — И светит мне всегда твой образ милый! 18–20 октября 1945 Белград

3. СЫНУ

Ты был еще совсем катигорошек, Одна из многих человечьих мошек, Что выползли на солнышко: весна Тепло струила из ковша без дна. Блаженно лепеча, они кружили, И вдруг тебя премудрые спросили (Таким я сам бы оказаться мог): «Кем в жизни ты желаешь быть, дружок?» Серьезный, как и все катигорошки, Ты на вопрос, подумавши немножко, Ответил: человеком. О дитя! Тебя благословляя и растя И снаряжая в дальнюю дорогу, Какой совет, наказ морали строгой Я б лучший дал, чем дал себе ты сам? Будь верен слову! Никаким словам С ним не сравниться красотой и властью! Познай в любви, познай в работе счастье, Пусть дружбы человеческой крыло Навеки от тебя отгонит зло, И пусть спокойно при своей кончине «Он — человек» — подумаю о сыне! 21 октября 1945 Белград

285. «Я никогда не знал, что так люблю…»

Я никогда не знал, что так люблю — В моем чудесном и родном краю — Над берегом серебряные лозы, Березу, что росы прозрачной слезы В притихшую роняет мураву, Бурьян колючий в придорожном рву, Где вальдшнеп, поэтическая птица, В листве засохшей от стрелка таится. Я никогда не знал, не ведал я, Как тяжело мне жить без соловья, Когда, пронизанный горячим светом, Трепещет в песне он… (Кто видел это, Как видел я над тихою водой, Под розовой, приветливой зарей,— Тот не предаст холодному забвенью Очарованье этого мгновенья!) Я никогда не знал, что светлый взгляд, Ручонок взмах и голоса ребят, Когда наш поезд мчится меж полями, Нас одаряют дивными дарами, И мы должны ревниво их беречь. Летя вперед, не нашу слыша речь, Любуясь городом, где, что ни площадь, Под солнцем стяги алые полощут, Людских голов кипит поток живой, — Я отогнать не в силах голос твой, Что днем зовет меня и кличет ночью, И ты в мои заглядываешь очи, И я руками тень твою ловлю. Я никогда не знал, что так люблю. 21 октября 1945

286. ЛЕСЯ УКРАИНКА

Сквозь метели идти отважно, Быть одной — словно смелых рать, Жить надеждой в несчастье страшном, Муку творчеством побеждать, — Злым недугом плененная Леся! Где ж больные встречались нам, Что взлетали бы в поднебесье, Недоступное и орлам! Ты была лишь девушкой хворой, Но душа твоя — океан, Где суровая тень Командора И пленительный Дон-Жуан, Где дорога в века летела, Где Украйна — Эллада и Рим, Где Кассандры печаль звенела, Предрекая сражений дым, Где в металл превращалось слово, В кровь живую — печатный знак, Где свой меч подымал сурово Вождь рабов — бесстрашный Спартак. Вся ты — трепет, огонь, идея, Как струна, вся ликуешь, скорбя, И кто знает певца Антея, Тот узнает в певце тебя! Украинкой себя называла, — Имя краше найду ли я Той, что радостью в муках сияла, Как Отчизна — твоя и моя! 10 февраля 1946

287. ВЕРБА

В кувшине верба зацвела, Склонившись над столом, Как символ солнца и тепла, Еще объятых сном, Как знак весны, что в тишине Свой ясный ткет наряд, Как знак того, что снова мне Дарован счастья сад. В кувшине верба на столе Сегодня расцвела… К нам журавли летят во мгле, — На каждом реющем крыле Дар солнца и тепла. 13 февраля 1946