– Мы можем вернуться, – сказал он. – Полететь сейчас прямиком к другому порталу.

Кэроу не нашлась, что ответить. Говорить «нет» не хотелось. Сердце подсказало новую мысль, хотя рассудок твердил, что она неосуществима.

– Сколько времени на это потребуется? Отсюда до Узбекистана, потом, с той стороны, от Заповедного Передела до Адельфийских гор?

Акива стиснул зубы.

– Полдня, – сказал он сдавленно. – В лучшем случае.

Ни один не произнес это вслух, но оба знали. Ко времени их возвращения битва уже закончится – так или иначе, – а они сорвут собственное задание. Плюс ко всему. Такого провала они себе позволить не могли.

Ненавидя себя за то, что придется сказать, Кэроу осторожно спросила:

– Если бы здесь со мной была Лираз, а ты там, чего бы ты хотел от нас?

Акива посмотрел на нее. Его глаза блеснули, и она не могла точно определить, о чем он думает. Кэроу хотела потянуться к нему и взять за руку, как на той стороне портала, – но сейчас это было бы неправильно, нечестно; словно она хитростью убеждает его отказаться от чего-то невероятно важного. Она не могла принимать решение за него, поэтому просто ждала. Его ответ упал тяжелой глыбой:

– Я бы хотел, чтобы вы делали то, что запланировано.

Вот и все. Выбора не было. Они не могли успеть к остальным вовремя. Да даже если бы и могли – разве двое в состоянии переломить исход боя? Однако это создавало иллюзию выбора, и внутри Кэроу кровавым пятном распустилось чувство вины, которому суждено преследовать ее еще долго.

Сделала ли я все возможное? Сделала ли я все, что в моих силах?

Нет.

Даже сейчас, оказавшись в другом мире, по другую сторону катастрофы, вдалеке от идущей битвы, она не могла прогнать из головы стыдные мысли о том, как счастлива была бы вместе с Акивой. Мечтать в такой ситуации о будущем – все равно что танцевать на поле боя, кружиться в вальсе, наступая на убитых.

Посмотри, перешагни, раз-два-три, не споткнись о труп сестры…

– Ну что, ребяточки? – раздался голос Мика.

Кэроу повернулась к друзьям, смаргивая слезы.

– Не знаю, что у вас за план, – сказал приятель. Он выглядел бледным и оглушенным, как и Зузана, которая крепко держалась за Вирко и которую, в свою очередь, держал Мик, – но надо отсюда выбираться. Гляньте вон на те вертолеты.

Кэроу вздрогнула. Вертолеты? Она и сама сейчас видела их; и слышала то, что следовало услышать раньше. Ууууууууувуууувууууу…

– Они догоняют, – сказал Мик. – Быстро.

Действительно: несколько машин летели целенаправленно к ним. Что за черт? Здесь же совершенно безлюдная местность! Откуда взялись вертолеты?

А затем у Кэроу появилось очень дурное подозрение. Она произнесла с ужасом:

– Касба. Проклятье! Яма!

Элиза ощущала себя… странно. Не совсем собой. Хорошо притворяешься, голубушка, скажи спасибо семье. Она сделала большой глоток чая и желчно подумала: спасибо от всей души, что эмоции никак не отображаются на лице. Мышцы не умеют так сокращаться. Очень удобно, если делаешь вид, что еще не сошла с ума.

Много лет скрывать стыд, растерянность, унижение, испуг… Теперь она с легкостью может начинать жизнь с чистого листа: невозмутимый фасад, каменная физиономия. Болванка с ушами.

Разумеется, кошмары не в счет. Куда вся невозмутимость девается. А прошлой ночью, на террасе… или было утро? То и другое, наверное. Это длилось так долго, что наступил рассвет. Она просто не могла остановиться: кричала и кричала. Она ведь даже не спала – но это все равно ее нашло.

Элизу захлестывала штормовая волна, от которой никак не отгородиться; шторм нес горечь, ощущение непредставимой потери – и муку, муку.

Когда небо посветлело и наступил рассвет, волна схлынула, оставив в душе опустошение. Ровная гладь воды. И… ясность понимания или, по крайней мере, ее след. Вот на что это похоже: обломки смыло волной, и теперь ее разум – чистая прозрачная вода, и у ног, едва видимый, из воды торчит уголок… чего-то. Возможно, это сундук, пиратское сокровище. Он едва выступает из песка, погребенный на морском дне. Возможно, ящик Пандоры. Или… плоская крыша разрушенного здания. Подземного храма. Целого города.

Или мира.

И ей всего-то и нужно стереть грязь с крышки. Тогда она наконец узнает, что хранится в недрах рассудка. Оно прорастет, бесконечное, дивное и ужасное: дар и проклятие. Ее наследство.

Оно шевелится. Элиза потратила столько сил, что похоронить его и не дать воскреснуть, – хотя можно было потратить их на радость или любовь. Ей так их недоставало.

Что, если она просто перестанет бороться и сдастся на милость победителя?

Станет ли от этого легче? Элиза ведь не первая, кому являлись сны. «Дар». Она всего лишь крайняя в ряду «пророчиц». Очередной претендент на место в психушке.