Она принялась плакать. Сначала Лассе ничего не сказал.

— Сейчас отдыхай, — произнес он через какое-то время.

Он повел снегоход прямо в лес, а потом вниз по склону. Вся кабина тряслась и дергалась, она пнула ногой дверь снегохода, свернулась калачиком и почувствовала, как из продувки под сиденьем идет теплый воздух, и ее веки медленно сомкнулись.

Верхний Ист-Сайд, Нью-Йорк, 12 апреля 1962 г.

Вильям Стефенсон стоял, прислонившись к кирпичному дому на углу Первой авеню и Восточной 52-й улицы и заглядывая в широкий тупик. Он посмотрел на часы на фасаде соседней аптеки, минутная стрелка приближалась к двадцати пяти минутам одиннадцатого.

На тротуаре на противоположной стороне среди прочих пешеходов появилась высокая стройная женщина в тренче, солнечных очках и шляпе с широкими полями. Когда она перешла дорогу, он увидел, что она выбросила тлеющий окурок.

— Мистер Стефенсон, — произнесла женщина, протягивая руку.

Рукопожатие было решительным, почти крепким, а голос хриплым, но полнозвучным.

— Вы рано пришли, Ги Ги, — сказал он.

— Как приятно… что вы опять захотели составить мне компанию. Я просто гуляю, — сказала она. — Мы можем немного пройтись и куда-нибудь да придем.

— Конечно. Мы просто можем прогуляться. Но лучше в сторону Лексингтона, если вы не возражаете.

— Вовсе нет, я люблю Лексингтон-авеню. Но чтобы вы знали. Георг в Париже, так что я не знала, к кому мне обратиться. Надеюсь, вы не обиделись, когда я попросила вас.

— Вовсе нет.

Она поправила свою матерчатую шляпу, и он увидел, что у нее розовая помада.

— Мы можем поговорить о старых временах, подумала я. И просто немного погулять.

Они пересекли Первую авеню и вскоре спустились на 51-ю улицу, по которой пошли в западном направлении.

ГГ бросила взгляд на небо, видневшееся между верхними этажами небоскребов.

— Надеюсь, что пойдет дождичек, — сказала она. — Знаете, я всегда любила дождь. И знаете почему?

Он покачал головой.

— Потому что тогда на улице не так много народа.

Они пошли дальше по тротуару, где с тележки продавали кренделя и прохладительные напитки. Их еще долго преследовал запах горелого хлеба.

Он покосился на нее, пока она шла. Она держала себя сдержанно и в то же время мягко, шла энергично и довольно быстро. Закурив еще одну сигарету, она слегка угловатыми движениями смяла пачку «Кента» и запихнула ее в бумажную корзину на следующем перекрестке. Они быстро миновали Вторую и Третью авеню и вышли на Лексингтон-авеню.

— Я не знаю, куда мы идем, — сказала она, — а вы?

Он только слегка рассмеялся в ответ.

— Не играет никакой роли, — сказала она, — самое главное идти.

Она заговорила другим тоном.

— Знаете, я до сих пор храню те пилюли, которые вы дали мне перед самой войной. Это было, когда я сошла с того парохода в Нью-Йорке, как там он называется?

— Теплоход «Дроттнингхольм».

— Точно. Я помню, что эти пилюли надо класть под язык.

— Правильно, — отозвался он.

— И если тебя арестует гестапо… — начала она, но потом словно сбилась и засмеялась.

— Если тебя арестует гестапо, — продолжил он, — надо положить пилюлю под язык, и если потом ты будешь вынужден… тогда надо разжевать ее до конца.

— Как там? Повторите. Если только проглотить пилюлю…

— …она выйдет естественным путем, не причинив никакого вреда, — сказал он. — Но если разжевать ее до конца, через несколько минут наступит смерть.

Он слегка улыбнулся:

— Я говорил это много раз, но вы знаете, что и британское, и американское государство чрезвычайно благодарны вам за то, что вы сделали для союзников. Поскольку я стоял во главе… шпионской деятельности, я имел обо всем полное представление. И сегодня могу сказать честно, что вы, Ги Ги, снабжали нас очень ценной информацией о шведских дворянских семьях, которые симпатизировали Гитлеру.

Она промолчала.

— С вашей помощью нам удалось избежать массы проблем со шведскими подразделениями, в первую очередь с некоторыми фирмами, принадлежавшими этим дворянским семьям. Мы смогли помешать их торговле с нацистами только благодаря тому, что вы нам на них указали.

— Хорошо, — сказала она. — Я рада, но мне это ничего не стоило.

— Но для нас это очень много значило.

— Фу. Надо было просто мимоходом услышать то одно, то другое на коктейльных вечеринках в Стокгольме. Или на борту круизного судна через Атлантику. Но вы должны обещать мне то же, что обещали тогда: никогда никому это не рассказывать.

Он сказал, что обещает.

— Но, Ги Ги, — обратился он к ней.

— Да?

— Выкиньте эти таблетки. Их нечего хранить.

— Да, наверное, не стоит.

К ним подошел широкий мужчина с бородой.

— Простите, можно попросить у вас автограф?

Он протянул ей ручку с чернилами и свежий номер «Нью-Йорк дейли херальд».

— Нет, нельзя, — спокойно ответила она, продолжая идти.

Мужчина шел следом.

— Умоляю, — обратился Стефенсон к мужчине, — оставьте мисс Г в покое. Она никогда не дает автографы.