Кутайсов выхватил шандал у княгини, которая, как сноп, повалилась к ногам государя.

В большом покое совсем терялся свет одной нагоревшей сальной свечи, и углы, неизмеримо высокий потолок — все было погружено во мрак. Причудливые тени падали от действующих лиц этой зловещей сцены и шевелились. Заглушенные звуки вальса доносились из маленькой двери, плотно завешенной гобеленом.

Павел с презрением смотрел на валявшуюся у ног его Лопухину.

— Вы так воспитываете свою дочь! — вдруг разнесся его страшный, сиплый, неистовый шепот. Пляска, непристойность, распутство… Покровительство распущенности нравов… Я вам этого не прощу… я вам покажу… ослушание моим повелениям. Дерзкое неуважение к особе, взысканной моими милостями… Высшее неприличие… свинство… гадость… гнусность. Мальчишка, ухватя за талию, вертится. Смотрит прямо в глаза… Не позволю… не позволю., истреблю… Сошлю туда, куда ворон костей не заносит! В рудники!.. Сквозь строй… На виселицу… О, подлая тварь!..

Эти отрывистые страшные слова вылетали как бы непроизвольно из сжатого горла государя, но он не кричал, он шептал, очевидно, опасаясь, что будет услышан виновницей его гнева, продолжавшей беззаботно носиться под дерзкие звуки вальса. Кутайсов стоял со свечой, опустив глаза и смотрел в пол, зная, что в таких случаях посмотреть в лицо государю значило возбудить еще пущий гнев его. Павел Петрович почитал это дерзостью.

Княгиня валялась в ногах у императора и стонала.

— Помилуй, государь, помилуй!

— Княгиней сделал… Завтра будешь свиней пасти… Сводня… — проскрежетал Павел Петрович, произнес еще раз ряд площадных, безобразных ругательств и, вдруг, повернувшись налево кругом, скорым шагом пошел прочь. Кутайсов бросился за ним, еле поспевая. Он светил, прикрывая пламя рукой.

Очнувшись в темноте, поднялась княгиня и охая поплелась шатаясь к мужу.

— Что ты сделала? Мы все погибли! — возопил тот, едва она бессвязно, сквозь охи и слезы, сообщила о тайном посещении и гневе государя.

— Безумная баба! Безумная баба! — ломая руки и бегая по комнате, восклицал князь.

И сейчас же, не обращая внимания на плачевное состояние супруги, побежал в покои mademoiselle Госконь…

Известие, привезенное Кутайсовым, подавало надежду, что страшная опасность миновала. Весь дом сейчас же поставлен был на ноги. Княжна, княгиня, сам князь торопились изрядиться к приему императора.

В назначенный час он приехал с многочисленной свитой. Все были на великолепных конях, которых приняла толпа ливрейных конюхов князя Лопухина. Император был в ботфортах, со звездой на кафтане, в украшенной страусовым плюмажем и бриллиантовой розеткой трехрогой шляпе. Вид его был торжествен, но милостив. Встреченный в сенях хозяином, а в дверях парадных покоев княгиней, он обоим сказал приветливые слова. Казалось, ночной сцены никогда и не бывало.

Фаворитка ожидала его на обычном месте за пяльцами.

Император оставил свиту за три покоя отсюда. Он сказал родителям княжны, что просит их и госпожу Жербер оставить его на некоторое время с ней наедине для сообщения особливой важности дела.

— Княжна, — сказал Павел Петрович, едва все удалились с низкими поклонами, не оборачиваясь лицом к дверям, — княжна Анна, ваша судьба меня озабочивает и я питаю отеческую к вам нежность. Единственно, о чем мечтаю, видеть вас счастливой. Княжна, я прошу руки вашей для моего камергера графа Александра Рибопьера!

И Павел Петрович улыбаясь, с реверансом, протянул к ней руку. Но княжна, смертельно побледнев, вскочила и спрятала обе руки за спину.

— Ваше величество, вы шутите!.. — умоляюще сказала бедная девушка.

— Почему же, княжна, почему же? — беспечно отвечал государь. — Неужели мой камергер, которого я лично сватаю, недостоин вашей руки?!.

— О, это великая честь для меня, великая! И я благодарна вашему величеству… Я вами облагодетельствована, как и мои родители. Но… какая же мы будем пара? Граф Рибопьер еще мальчик. Ему шестнадцать лет, а мне уже двадцать. Я на четыре года его страше.

— Что же из того? Вы будете брать над ним верх, заберете его в свои прелестные ручки. К тому же это юноша благоразумный и полный достоинств. Он так прекрасно танцует вальс. Когда вы будете за ним замужем, то можете хоть целыми днями предаваться любимому развлечению.

— Ваше величество, вы смеетесь надо мною! — в отчаянии вскричала княжна. — Пожалейте меня бедную! Я не люблю Рибопьера. Я не могу выйти за него замуж.

— Вы еще неопытны, княжна, — спокойно сказал император. — Брак не требует страстной любви, но более благоразумия и благословения родителей. А я не сомневаюсь, что родители ваши сей брак благословят. Сердце ваше свободно. Но граф вам приятен. Он весьма красив, весел, учтив, с очаровательным характером. Незаметно приязнь ваша обратится в нежнейшее чувство. Что же может быть препятствием к сему союзу? Разумных причин не видно, а неразумных слушать не хочу.

— Ваше величество, умоляю вас, не требуйте этого от меня! — в тоске сказала княжна Анна. — Лучше позвольте мне, несчастной, идти в монастырь.

— Монастырь? Опять монастырь?! Вальс и… монастырь. Значит, и опять может быть вальс? Нет, княжна, мое решение неизменно. В отказе вашем вижу одно легкомыслие и упрямство. Сейчас я переговорю с вашими родителями..

И государь пошел из покоя.

Княжна бросилась за ним, упала на колени и схватила его руку:

— Государь, отчаянно говорила она, — смилуйтесь! Я не могу идти замуж… Это невозможно. Не требуйте этого… Есть препятствие… О, не требуйте, чтобы я вам открыла тайну, которая не позволяет мне исполнить священную вашу волю, благодетель мой! О, сжальтесь над бедной девушкой, которая никогда не мечтала быть так приближенной к особе вашей! Пощадите меня! Пощадите моих родителей!