Шрифт:
Шурик, надувшись, спросил:
— Это и есть дворец с чудесным, старинным парком?
Мать, словно оправдываясь, пояснила:
— Парк, вероятно, за зданием.
Ася процедила:
— Казарма, и все!
Сказала она это из упрямства. В действительности же здание, украшенное колоннами, треугольным фронтоном (чем не театр или музей?), восхитило ее.
— И внутри казарма! — продолжала бурчать Ася, открывая дверь.
Тут же внезапное чувство стыда заставило ее умолкнуть: в вестибюле висели нарисованные карандашом портреты Карла Либкнехта и Розы Люксембург. Ася сразу узнала их: недавно она вместе с Варей провожала глазами траурные колонны москвичей. Теперь она входит в дом, названный именами этих двух погибших коммунистов.
Что ее ждет тут?
Холодно. Пусто. Треснувшее окно, первое от входной двери, забито большой картонной таблицей с красочными изображениями памятников египетской культуры.
В высоком, просторном помещении гулко отражался каждый звук. Татьяна почти шепотом попросила детей подождать внизу.
— Скоро приду. — И подала знак сыну, как бы вверяя ему Асю.
Шурик расстегнул пальто, чтобы была видна красная жестяная звезда, приколотая к курточке, и сел на чемодан, Ася, подойдя к забитому окну, очутилась лицом к лицу со сфинксом и фараоновой гробницей. На свою сплетенную из прутьев корзину она не рискнула сесть: крышка могла прогнуться, корзина была полупустой. Варя не дала с собой лишних вещей, ведь теперь в детские дома набирают кого попало, даже воришек с Сухаревки. Ася и сама хотела взять поменьше: кто знает, не придется ли ей сегодня же пуститься в обратный путь?
Хотя… Варя сказала: «Другого спасения нету, как детский дом. Не будет у нас с тобой больше ни катушек, ни бараньего супа». Но все же добавила: «Если уж очень будет невмоготу, я тебя заберу, не брошу».
Уговаривая Асю пожить в детском доме, в бывшем институте, Варя раскрыла ее любимую книжку и давай восхищаться: на каждой картинке девочки в белых пелеринках! Ася всегда удивлялась взрослым, считавшим чтение этих книжек вредным занятием. Оторваться нельзя… До чего же интересной была жизнь в этих благородных институтах!
Ася отворачивается от сфинкса, оглядывает пустой вестибюль. Подумать только! Ведь еще недавно тут прогуливались хорошо воспитанные девочки, низко приседали в реверансе…
Обещания Дедусенко, что Асю будут кормить не один, не два, а четыре раза в день, что при таком режиме локоть обязательно заживет, конечно, подействовали на Асю, но докончили дело доводы Вари. Разве мало значит, что тебя определят не в какой-нибудь жалкий приют, а в известный на всю Москву Анненский институт!
Правда, поскольку теперь равноправие, здесь появились хулиганы мальчишки, но от них надо держаться подальше, — так они с Варькой решили. А Варька-то! Словно обрадовалась, что сбывает Асю с рук. Привела ее чуть свет в гостиницу «Апеннины» — и бегом на фабрику. Там получен срочный заказ, такой срочный, что Варя и не обещала навестить Асю в ближайшие дни. Будет от зари до зари шить шелковое белье, мужское и женское. Работницам разъяснили, что на скользящем материале не удерживается ни один тифозный паразит, поэтому для персонала лазаретов и сыпнотифозных поездов спешно готовится особое обмундирование. Ася услышала про это вчера и не могла успокоиться. Если бы раньше знать секрет и иметь деньги, чтобы купить маме шелковое белье!
Ася не разрешает себе спорить с господом богом, но вчера она такое про него подумала, что потом долго повторяла молитвы, замаливая грех.
Замолила и стала просить, чтобы он, милосердный, не забывал про Анненский институт, если она в нем останется. Чтобы тепло было, чтобы хлеб был насущный, и воспитатели добрые, и мальчишки не озорные. И еще, чтобы кончились все эти войны и вернулся Андрей и забрал ее поскорее домой. Господи, ведь без твоей воли ни один волос не упадет с головы…
В последнюю ночь думалось о многом: например, о том, что придется следить за руками, не растопыривать пальцы, не делать новых расчесов. На уроках в ее классе многие потихоньку терли между пальцами, там, где особенно густо сидят мелкие, водяные пузырики. Школьный врач предупреждал: нельзя расчесывать, этим разносишь по коже чесоточного клеща, производишь новое заражение; но, когда класс протапливали и от тепла зуд становился сильнее, невозможно было удержаться. Своих-то ребят Ася не стеснялась, а здесь?..
— Ася! — окликает ее Шурик. — У тебя же были косы.
— Ну и что?
— Я знаю, почему ты их отрезала.
Ася пугается:
— Почему?
— Чтобы мальчишки не дергали.
— Верно.
Никто, кроме Аси и Вари, не должен знать, что Варя, срезав ее косы, долго орудовала частым гребнем, чтобы не было стыдно за волосы, которые редко мылись в эту зиму.
— Все тут, наверное, дразнятся, — вздохнул Шурик.
— Пусть, — ответила Ася.
Погрустнев, она стала загадывать, прозовут ли ее Цыганкой или будут кричать вдогонку, что глаза у нее как сковородки?
На лестнице, наконец, показалась Татьяна Филипповна. Ее обогнала Ксения, первой сбежала к детям. С ней Ася уже была знакома, уже успела поцапаться в актовом зале Наркомпроса из-за того, можно ли называть советский детдом приютом.
Воспитательница!.. А похожа на воспитанницу. Совсем была бы девчонкой, если бы не взрослая куртка. Сразу видно: надела для храбрости, чтобы детьми командовать. Ясно, такой воспитательнице мальчик со звездой милее, чем девочка в бархатном капоре.
Татьяна Филипповна шутливо поворачивает Асю к себе:
— Спиной к обществу стоять не полагается. Знаешь, куда тебя сейчас поведут? В столовую.
В столовую? Вот здорово! Не успели прийти, как на них уже выписан паек. Варя не зря говорила:
«Теперь государство взялось о тебе заботиться, ты уж пользуйся!»
— Завтракать! — торопит Ксения и пробует, не слишком ли тяжела для Аси ее корзина. — Вещи пока оставите у меня.
Над лестничной площадкой висело два красных полотнища. Верхнее вмещало известную всем строку:
МЫ НАШ, МЫ НОВЫЙ МИР ПОСТРОИМ!