– Отойдите на вещевой склад, только ненадолго.

– А мне надолго и нельзя, – сказал Коршун.

Старшая сестра была доброй теткой. Хоть вид у нее был суровый. Здесь все были такие – обтрепанные судьбой, грубые, циничные. Редко встречались такие, как Надин. Как будто бабочка среди навозных мух. Да и работа здесь была у женщин трудная – их ведь мало на фронте. Они остались в тылу, растят там детей, готовят еду и вооружение для фронта, ухаживают за стариками. А здесь лишь доброволки, большей частью из публичных домов. Так говорят – да они и сами не отрицают. Если спросишь, никогда не ответят. Но командиры имеют право на женщин. В этом нет ничего дурного. А обычно бабы обслуживают сразу нескольких.

По-разному бывает. Среди них мало корыстных – да и что за корысть? Из трофеев чего-нибудь? Но какие трофеи в отступающей армии? Говорят, что у ублюдков много женщин, и публичные дома есть, и даже рестораны – у них много всего. А если к ним попадают наши женщины – ну гражданские, когда город или деревню захватят, или пленные из санитарок, – то они над ними измываются, а потом отдают своей солдатне в публичные дома. Там у них бесчеловечные отношения, женщину не считают за человека. У нас все-таки получше. Если ты чего не хочешь, скажи старшей сестре или адъютанту полка, и тебя защитят. Бывает, правда, обязывают – но потому, что у каждого из нас должно быть чувство долга. У санитарок тоже.

Надин – женщина Шундарая. Так было с самого начала. Он как-то был в госпитале, его ранило в очередной раз – задел саблей моджахед. Но обошлось. Тогда как раз было новое поступление, и в санчасть приехала Надин – такая, на всех не похожая. К ней разные люди потянулись, а она стала сопротивляться. Коршун не вмешивался, он даже не знал, как там все это получилось. Но Шундарай никому ее не отдавал. Коршун тогда еще был рядовым, хоть и ветераном. Он пришел в санчасть – Шундарай его послал с запиской для Надин, что не сможет прийти – бьются они в окружении. Коршун пробрался в госпиталь и тогда увидел Надин.

С первого мгновения его охватила такая горечь, потому что у него были, конечно, женщины, но он забыл о них: женщины для солдата – это не основание для чувства. И вдруг он увидел ту женщину, ради которой был готов на все. У нее были легкие золотистые волосы, даже слишком тонкие – они казались золотым маревом, а глаза были голубыми, – она была узенькой и настолько беззащитной, что, казалось, не найдется на свете человека, который посмеет ее обидеть.

Но это только Коршуну так казалось. Он был идеалистом, так его старый доктор в госпитале называл. Потом доктора убили, по глупости, – он остался с последними ранеными при отступлении еще тогда, в позапрошлый бой. Он всех отослал и остался – а ублюдки ворвались скорее, чем успели вернуться с носилками. Ну и, конечно, его растерзали – чего от ублюдков ждать! Тот старый доктор называл Коршуна идеалистом. «Ну какой я вам идеалист, – отвечал Коршун, – видите у меня наколку – это значит, я в лагере сидел». – «В каком лагере и за что ты сидел, неизвестно, – отвечал доктор. – Мы с тобой находимся в театре, в жестоком театре, и, пожалуйста, постарайся не верить декорациям и пышным парикам. Под камзолами видны пиджаки и ватники. И все актеры».

Коршун был влюблен в Надин. Она знала об этом и очень смущалась. Она была женщиной Шундарая и говорила, что он очень хороший и он ее спас от страшной смерти. Шундарай ни о чем не рассказывал, но Коршуну было обидно, что за спасение от смерти можно любить человека и спать с ним. А Шундарай никогда не делал тайны из этого. Он даже рассказывал Коршуну, какая Надин в койке. И Коршун хотел, чтобы Шундарая убили, и тогда он сможет спасти Надин. «Все это глупости, – уговаривал он себя. – У нас есть одна великая цель – борьба за свободу нашей родины, и мы должны идти на любые жертвы и даже смерть, и, только когда война окончится нашей неизбежной победой, мы вздохнем свободно...» А потом воображение рисовало Коршуну иные картины – ведь именно тогда все станет на свои места и грубый обрубок мускулистой плоти с узкими глазами по имени Шундарай вернется на свое низкое место в обществе, а Надин поймет, на что способен Коршун. Так думать было легко, но бесполезно, потому что Коршун не представлял, чем он займется после победы и будет ли он важнее, нужнее, богаче и уважаемее, чем Шундарай.

Шундарай чувствовал, что Коршун неравнодушен к Надин, и это ему нравилось. И странно: он ведь отлично знал, что у Надин немало воздыхателей, особенно среди раненых, потому что раненым она казалась ангелом, и они готовы были на все ради того, чтобы обратить к себе ее внимание. Он даже допускал, что она спит не только с ним, – как ему узнать, ведь не секрет, что прачки и санитарки обязаны быть подругами всем страждущим воинам великой армии. Но о других он мог и не задумываться, а Коршун был здесь, рядом. Коршуна всего перекашивало, когда Шундарай собирался на свидание к Надин, и Шундарай ничего не мог с собой поделать – не мог уйти, не прошептав Коршуну на ухо, что сейчас пойдет завалит Надин, а она его уже ждет и знаешь что она ему сделает. Значит, сначала так... И Коршуну бы уйти, отвернуться, сказать комроты, что не хочет слушать, а он все слушал, мучился и не мог не слушать, словно часть этой грубой, скотской, такой недостойной и не подходящей для Надин любви доставалась и ему.

А в остальном у них были славные отношения с Шундараем. Коршун, хоть и недолго был в роте, быстро поднялся до комвзвода, потому что в штабе быстро сообразили, что он не новичок, что он – настоящий ветеран и солдат. А Шундарай был профессионалом – неизвестно, сколько войн он прошел, – может, с младенчества взял меч в руку. И, как профессионал, он ценил специалистов. Он приблизил к себе Коршуна, но на переднем крае это не означает каких-то особых льгот. Наоборот, раз он надеялся на него как на профессионала, то и взводу выпадали самые трудные и опасные задания.

А когда на месте казни он увидел Коршуна, то ему не стало стыдно, что его боевой товарищ увидит его позорную смерть, а он обрадовался, что Коршун запомнит и расскажет, если будет нужно, как Шундарай принял смерть. И подумал даже, что может не бояться за Надин. Коршун никому ее не отдаст – как бы он и свою женщину пристроил.

На побег он не надеялся и не рассчитывал на него до последнего мгновения. Но настоящий солдат всегда помнит о своей выгоде, и если обстоятельства подворачиваются удачно, надо воспользоваться...