— Артемис, прошу тебя, — сейчас он умолял, хотя прежде никогда и никого ни о чем не молил.

Артемис же покачала головой, и он, не выдержав, заключил ее в объятия и прижал к себе.

— Прошу тебя, моя Диана, пожалуйста, не уходи.

Она не произнесла в ответ ни слова, но, подняв к нему лицо, призывно раскрыла губы. И он бережно, как величайшую ценность, взял в ладони ее лицо и прижался к ее губам поцелуем. Он был уверен, что она принадлежала только ему одному, — но как же убедить ее в этой непреложной истине?

Он целовал ее долго и страстно, заявляя свои права на нее, целовал, используя все свое эротическое искусство, которым владел безупречно.

Она громко застонала, когда он принялся покрывать поцелуями ее шею. Потом, стараясь высвободиться, пробормотала:

— Максимус, я не могу…

— Ш-ш-ш, — прошептал он, опуская дрожащие руки ей на талию. — Пожалуйста, прошу тебя, позволь…

Увлекая ее за собой, он пятился, пока не добрался до кресла и не опустился в него.

— О Максимус… — вздохнула она, когда он усадил ее себе на колени.

— Да, милая, — пробормотал он, лизнув ее сосок.

— О дорогой. — Артемис взяла в ладони его лицо, заставляя его посмотреть ей в глаза. — Поверьте, Максимус, я люблю вас, — шепнула она, но тут же произнесла ужасные слова: — Да, люблю, однако я должна оставить вас.

— Нет. — Он сжал ее бедра — так ребенок сжимает игрушечную шпагу, с которой не хочет расставаться. — Нет.

— Да! — решительно заявила Артемис.

С каким-то отчаянием Максимус впился в ее губы поцелуем. «Неужели она откажется от этого? — промелькнуло у него в голове. — Как она сможет?»

Обхватив его обеими руками за шею, Артемис ответила на поцелуй, и в тот же миг он раздвинул ей ноги, так что она почувствовала, как пульсировала его возбужденная плоть. Влажная и горячая, Артемис громко застонала, и герцог подумал: «Что ж, раз нельзя получить от нее ничего другого, то хоть это…»

Она эротично выгнулась изящной дугой и стиснула ногами его бедра. Проводя рукой по ее восхитительным грудям, он ущипнул каждую из них, собираясь распалить ее до предела.

Но Артемис помешала ему. Приподнявшись над ним, она пристально посмотрела в глаза герцога и тихо прошептала:

— Максимус, я люблю вас. Никогда не забывайте об этом. — В следующее мгновение она, загадочная и недостижимая, резко опустилась на него.

Он со стоном зажмурился. О, это было наслаждение, граничившее со смертью, наслаждение, доводившее его до безумия…

— Никогда не оставляй меня, — пробормотал он, открывая глаза.

Молча покачав головой, она приподнялась, а потом снова опустилась; она словно скакала верхом, сжимая его своими сильными ногами, — скакала, чуть приоткрыв рот, как будто чему-то удивлялась.

Тут Максимус, наконец, пошевелился и снова застонал. Он вдруг подумал о том, что навсегда запомнит Артемис именно такой — скачущей верхом на нем богиней охоты.

Взяв в ладони ее лицо, он впился в изумительные губы страстным поцелуем, и в тот же миг Артемис сбилась с ритма и начала задыхаться от его поцелуя. И тут он наконец-то дал себе волю и принялся энергично входить в нее раз за разом, пока не выплеснул свое семя.

А потом они надолго затихли, и слышалось лишь их тяжелое дыхание. Наконец, отдышавшись, герцог встал, отнес Артемис на кровать и, уложив, прошептал:

— Мне нужно узнать, зачем пришел Олдерни. Я совсем недолго. Оставайся здесь до моего возвращения.

Артемис молча закрыла глаза, а Максимус, быстро одевшись, сбежал вниз по лестнице.

Олдерни, низко наклонившись, рассматривал старинную диковину на итальянском столике, но, вздрогнув, выпрямился, как только Максимус вошел в гостиную.

— A-а… доброе утро, ваша светлость.

— Доброе утро. Прошу вас. — Максимус указал не небольшой диван.

Опустившись на диван, гость беспокойно заерзал, а герцог, приподняв бровь, спросил:

— Вы хотели меня видеть?

— О… да-да, — пробормотал Олдерни. — Видите ли, я решил, что лучше всего прийти и сразу рассказать вам, так как прежде мне показалось, что вы считаете это очень важным. — Он умолк, вопросительно уставившись на Максимуса.

— Рассказать мне — что именно?

— То, что я вспомнил, — ответил Олдерни. — Ну… кто дал мне ту подвеску, что вы показывали. То есть он… не совсем дал мне ее, понимаете? Скорее он проиграл ее. Знаете, он сказал, что у полосатой кошки, которая бродила вокруг кухонь нашей школы, будет три котенка, а я заявил: нет — будет, по крайней мере, шесть. Когда же кошка, наконец, разрешила нам взглянуть на ее котят — она была осторожная малышка и прятала их под крыльцом, — оказалось, что я был прав. Их было шесть штук, и поэтому он отдал мне подвеску.