— Я не буду вас ни о чем спрашивать, потому что сейчас, чем меньше знаешь, тем лучше. Михал не может оставаться тут по ряду причин. Вы не могли бы поехать с ним к моей кузине и какое-то время побыть там, пока мальчик не привыкнет.

— Хорошо, — согласилась я. И добавила без задних мыслей: — Только он должен хотя бы немного пожить с вами. Ему нужен контакт с отцом…

— Я подумаю об этом, — пообещал ты.

Конечно, я преследовала и свою цель. Потому что поняла, что люблю тебя. Сразу после твоего появления мне захотелось поменять прическу. Я распустила волосы и заколола их за уши. Купила хорошую косметику у тех девиц, которые приходили ко мне на немецкий, и стала подкрашиваться. Едва заметно, только чтобы сапфиры в моих глазах чуть заблестели… Я продолжала давать уроки, но тебя это злило. Я делала вид, что не замечаю. Предпочитала иметь собственные деньги. Однажды даже дошло до конфликта, когда ты наткнулся на этих «девиц».

— Кого вы приглашаете в дом? — возмутился ты.

— Если бы не они, ваш сын и я — мы бы оба умерли с голоду, — ответила я, а про себя подумала: «Такой вопрос вы должны были бы задать своей матери».

И уже вечером, когда Михал спал, а я стирала его брючки, ты подошел ко мне. Я не подняла глаз.

— Простите, — тихо произнес ты.

Целыми днями тебя не было дома, а когда ты появлялся, Михал уже спал. Исключениями были воскресенья. В одно из таких воскресений мы вместе выбрались за город. Я сидела напротив вас в деревенской повозке и думала: вот два самых важных для меня человека на свете — мужчина и мальчик. В этот момент я уловила твой внимательный взгляд. Наши глаза встретились.

Мы гуляли по лесу, а Михал радостно носился вокруг. Я шла рядом с тобой и ждала, что случится что-то очень важное.

— Из-за этой прогулки вы потеряете учеников, — сказал ты.

— Найду новых, — беззаботно возразила я вслух, обеспокоенная тем, что ты отступил и больше не настаиваешь, чтобы я бросила работу.

Теперь-то я знаю, что эти слова тогда не имели никакого значения, потому что дни города были сочтены. Ты говорил об этом, чтобы просто поддержать разговор. После прогулки по лесу у меня в памяти сохранились наши шаги: твои — широкие, и мои — мелкие, с трудом, но все же поспевающие за тобой. Теперь так будет всегда: я буду стараться идти с тобой в ногу, по возможности быть ближе к тебе.

Мое стремление все в подробностях описать, наверное, объясняется желанием рассказать все о себе, о нас…

Июнь подошел к концу. В начале июля, погрузив на бричку два огромных чемодана, мы медленно — лошадь шла тяжело — двинулись к железнодорожному вокзалу. Ты настаивал, чтобы мы взяли с собой как можно больше вещей.

— У меня нет вещей, — сказала я. — Вы, видимо, не знаете, что я ношу одежду вашей жены…

Ты посмотрел на меня непонимающим взглядом, а потом произнес:

— Так возьмите ее вещи.

— Зимние тоже?

— Да. Вы же должны в чем-то ходить зимой.

«Значит, это надолго», — промелькнуло у меня в голове, и я повеселела.

Озабоченно приглядываясь к тому, как вы с кучером закрепляли багаж, Михал важно произнес:

— Папочка, наверное, просядут рессоры.

Ты усмехнулся:

— Рессоры уже давно сели… у всех нас, а еще как-то едем.

Мы сошли на маленькой станции. Высокая, по пояс, пшеница, растущая вдоль дороги, покачиваясь и меняя на солнце цвета, выглядела как заброшенное полотнище. Я смотрела на нее, словно зачарованная. На станции нас поджидала телега с запряженной лошадью, но с багажом мы в нее не помещались. Ты предложил отправить Михала с чемоданами, а самим идти пешком. Но мальчик не хотел ехать без нас. Мы шагали по широкой песчаной дороге, по обеим сторонам которой росли липы. За ними простирались поля. Картина — совершенно незнакомая для меня. Я — настоящее дитя города, во время каникул родители вывозили меня только за границу. Этот вид сразу полюбился мне: пасущиеся на пастбищах коровы, картофельные поля и качающиеся на ветру колосья.

На полпути мы остановились, чтобы отдохнуть. Михалу захотелось пить. Я достала термос, бутерброды, и мы присели под дикой грушей, усыпанной маленькими, кислыми плодами. Я облокотилась спиной о ствол, и меня захватило удивительное чувство. Мне казалось, будто я веду с деревом безмолвный диалог. Понимая, что это глупо, я все равно вслушивалась в шепот кроны.

— Пани Кристина, может быть, вы что-нибудь съедите? — спросил ты, и я покраснела.

Деревенька, в которую мы прибыли, называлась Нинков и располагалась в живописном месте. Деревянные избы тянулись по обе стороны песчаной дороги. Вокруг зеленели деревья. Впервые в жизни я увидела тутовое дерево, его плоды внешне напоминали крошечный розоватый виноград. Деревня осталась позади, и мы поднялись на горку. Там, в гуще зелени, стоял деревянный дом с резными окнами и крыльцом. Сначала на крыльце появилась полная женщина в фартуке, потом она куда-то исчезла.

— Хорошо же нас встречают, — проговорил Михал.

Но не успели мы подойти к калитке, как увидели направляющегося к нам седого мужчину в пенсне. На нем были рубашка с закатанными рукавами, жилет, который обычно носят под пиджак, и брюки от костюма. Наверное, в спешке он не успел надеть пиджак. Мужчина поздоровался с тобой через забор и попросил, чтобы мы вошли с черного хода, потому что эта калитка, по его словам, забита на века. Мы вошли в большой двор, посреди которого был колодец, прикрытый замшелым от старости навесом. Рядом стояло корыто, в нем хозяйничал индюк. Увидев нас, он раскраснелся, распушил перья, как будто его кто-то раздул.

— Что это за чудовище? — удивился Михал.

— Это индюк, молодой человек, — ответил ему мужчина в пенсне. Потом он все время так обращался к Михалу, словно не помнил его имя.

Полная женщина оказалась именно той кузиной, про которую ты рассказывал. Несмотря на дальнее родство, она чем-то напоминала твою мать — возможно, переполнявшей ее добротой. Странно, но в моей жизни часто встречаются люди или очень хорошие, или очень плохие. Они обделены многими другими человеческими качествами и напоминают мне деревья, не дающие тени. Кузина твоей матери (седой мужчина звал ее Цехной) проводила нас в комнату наверху, где уже стояли наши чемоданы. Окна комнаты выходили в сад, обнесенный забором, но в нем были щели, через которые можно было вылезти на дорогу. Как-то я увидела тебя, идущего между заснеженными яблонями. Ты пролез в дыру — так было ближе до станции: не нужно обходить горку. Приехав с нами в деревню, ты собирался тут же вернуться в Варшаву. Родственники насилу заставили тебя остаться на обед, который несколько затянулся. За столом я поймала твой вопросительный взгляд: «Что же будет с нами дальше?» И мысленно ответила тебе: «То, что должно быть». К вечеру кучер запряг бричку и отвез тебя на станцию. Впереди у нас были три встречи, три первых дня любви. Самым важным было последнее воскресенье. Когда ты садился в бричку, мы с Михалом стояли у калитки. Я встретилась с тобой глазами и почувствовала: ты любишь меня так же, как я люблю тебя. Через два дня, во вторник, вспыхнуло восстание. Ты знал, что это произойдет, но не выдал себя ни одним словом. Пообещал приехать в следующее воскресенье, понимая, что это невыполнимо.