Смычок глянул на Геслера. Буян и Тарр шагали чуть позади, вполне могли слышать, хотя пока что не предлагали своих мыслей или замечаний. — Нереализованный потенциал? О чем ты, во имя Беру?

— Не я. Корболо Дом. «Будь ублюдок достаточно твердым», говаривал он, «взял бы проклятый трон. Должен был». По мнению Дома, Вискиджек его предал, предал всех нас — и этого напан-изменник не простит никогда.

— Тем хуже для него, — прорычал Смычок, — ведь все шансы на то, что Императрица для последней битвы вышлет сюда всю генабакисскую армию. Дом сможет лично выразить возмущение Вискиджеку.

— Приятная мысль, — засмеялся Геслер. — Но я к тому, что нужно иметь достойного командира, чтобы в него верить. Почти всем нам не досталось такой роскоши. Так что чувства у нас совсем иные. Вот о чем я пытаюсь сказать.

Аренский Путь проплывал по сторонам. Он был превращен в обширный храм под открытым небом — каждое дерево увешано фетишами, тряпичными цепями; на коре виднелись грубо намалеванные фигуры — подобия солдат, распятых воинами Корболо Дома. Почти все солдаты сзади и впереди Смычка молчали. Пусть над головой был простор синего неба, дорога навевала уныние.

Шли разговоры насчет порубки деревьев, но один из первых приказов Адъюнкта по прибытии в Арен это запретил. Смычок гадал, не жалеет ли она о своем решении.

Его взгляд коснулся одного из армейских штандартов, едва заметного среди поднятой пыли. Она хорошо поняла всю историю с костями, поняла, что они перевернули знамение. Новый штандарт был отличным доказательством. Темная фигура с тонкими руками и ногами, поднимающая над головой кость. Нарисованные тусклыми красками детали едва заметны на желтоватом поле; по краям вплетена веревка имперских цветов — красного и темно-серого. Фигура, бросающая вызов песчаной буре. Любопытное дело: этот штандарт вполне можно представить над головами мятежников Апокалипсиса, словно Тавора и Ша'ик — две армии, две противоположные силы — в некотором смысле являются взаимными отражениями.

«Взаимные отражения. Возможно, не только Тавора и Ша'ик. А Тавора и Колтейн? Вот мы, идущие вспять по вымокшей в крови дороге. Лишь немногие дошли с Колтейном до ее конца. С нами будет то же самое? Какой я увижу Тавору в день противостояния с Вихрем? А как насчет МОЕГО возвращения? В Рараку, пустыню, видевшую мое уничтожение и таинственное обновление — устойчивое обновление, ведь я не выгляжу на свои годы и не ощущаю себя стариком. Так было со всеми Сжигателями Мостов, словно Рараку украла часть нашей смертности и заменила на… что-то другое».

Он оглянулся на свой взвод. Никто не отстает; уже добрый знак. Он сомневался, что все пришли в форму, нужную для такого похода. Первые дни окажутся самыми трудными, а потом маршировка в доспехах и с оружием станет привычкой, второй натурой — пусть и не особо приятной натурой. Эта страна убийственно жаркая и сухая, горстка слабых целителей в ротах запомнит поход как бесконечный кошмар борьбы с переутомлением и обезвоживанием.

Пока нет способа оценить взвод. Верно, Корик выглядит бойцом от природы, бронированным кулаком, в котором нуждается всякий взвод. А привычное лицу Тарра упрямое выражение намекает на стойкую волю — такого так просто с пути не подвинешь. В подружке Улыбе есть что-то, назойливо напоминающее ему Печаль: этот вечный холод во взоре свойственен убийцам. Интересно, что у нее в прошлом? В Бутыле недоверчивая удаль молодого мага, хотя он вряд ли продвинулся далее пары заклинаний на основе силы одного из малых садков. Ну, а насчет последнего солдата ему беспокоиться не стоит. Таких, как Каракатица, немало за жизнь повидал. Почти что Еж, только толще и глупее. Получить Каракатицу, это… все равно что вернуться в дом родной.

Проверка еще нагрянет, и если окажется жестокой, то выжившие закалят характер.

Они вышли с Аренского Пути; Геслер указал на последнее дерево слева. — Там мы его и нашли, — сказал он тихо.

— Кого?

— Дюкера. Мы не сказали, потому что наш парень — Правд — так надеялся… А потом тело историка пропало. Его украли. Ты сам видел рынки Арена — сушеные куски плоти, которые будто бы принадлежали Колтейну, Балту или Дюкеру. Ломаные кинжалы, обрывки головных уборов из вороньих…

Смычок чуть поразмыслил и вздохнул: — Я видел Дюкера лишь один раз, и то издалека. Простой солдат, которого Император счел достойным обучения.

— Настоящий солдат. Он стоял в передней шеренге со всеми. Старый замшелый ублюдок с коротким мечом и щитом.

— Да, но он чем-то привлек взгляд Колтейна, недаром его назначили вести беженцев.

— Думаю, не солдатские навыки тому причиной, Смычок. Он был Имперским Историком. Колтейн хотел, чтобы его повесть была рассказана, причем верно.

— Ну, как оказалось, Колтейн сам рассказал повесть, и никакие историки не понадобились. Так?

Геслер пожал плечами: — Как скажешь. Мы недолго были с ним, только забрали раненых на корабль. Я чуть потолковал с Дюкером и капитаном Луллем. А потом Колтейн сломал руку, ударив меня в нос…

— Он что?.. — Смычок захохотал. — Не сомневаюсь, ты заслужил…

Буян подал голос сзади: — Сломал руку, да. И твой нос тоже.

— Мой нос ломали так часто, что в тот раз он по привычке сломался, — отвечал сержант. — Да это был простой втык.

Буян фыркнул: — Он повалил тебя наземь, как мешок с репой! Сам Арко не смог…

— Никакого сравнения, — буркнул Геслер. — Видел я раз, как Арко ударил по кирпичной стене. Три удара — ну, не более четырех — и она вся развалилась, только пыль полетела. Ублюдок-напан умел втыкать.