Бабушка, что живет на Малазе, была бы довольна. «Не смотри на треклятые садки, дитя, глубинная магия старше. Помни: ищи корни и нити, корни и нити. Тропу в земле, незримую паутину, что тянется от твари к твари. Всякая тварь — на земле, в земле, в воздухе и в воде — связана. Со всеми иными. И с тобой, ибо ты пробужден — о духи земные, ты пробужден! Ты можешь скакать на этих нитях…»

И он скакал, хотя так и не смог избавиться от восхищения садками, особенно Меанасом. Иллюзии… играть с этими нитями, корнями бытия, свертывая и спутывая в клубки, обманывая глаз, ощущение, любое чувство — вот достойная игра…

Но сейчас он погрузился в старые пути, неуследимые пути — если ты ловок, разумеется. Он скакал на искрах жизни плащовок, ризан, сверчков и чиггеров, кровососущих блох. Безмозглые твари танцуют на стенках шатра, слыша, но не понимая доносящиеся изнутри парусины слова.

Понимание — задача Бутыла. И он слушал. Слушал пришельца, потревожившего Адъюнкта и Гамета, и понимал.

Смычок сверкнул глазами на сидящих магов. — Вы его чуете?

Балгрид сонно пошевелили плечами. — Он там, Где-то в темноте. Прячется.

— Что-то вынюхал, — добавил Тавос Понд. — Но мы не знаем, что.

— Странно, — пробурчал Балгрид.

Смычок фыркнул и вернулся к Геслеру и Бордюку. Остальные солдаты взводов заваривали чай, распалив костерок слева от тропинки. Из палатки доносился храп Каракатицы. — Ублюдок пропал, — сказал Смычок.

Геслер хмыкнул: — Может, сбежал, и тогда виканы его выследят и привезут голову на пике. Или не…

— Вот он!

Они повернулись: Бутыл усаживался к костру. Смычок подскочил: — Где ты был, во имя Худа?!

Бутыл поднял голову и слегка вздернул брови: — Никто больше не почуял? — Он оглянулся на торопливо приближавшихся Балгрида и Понда. — Портал? Тот, что открылся прямо в шатре Адъюнкта? — Нахмурился, видя недоумевающие лица, и спросил невинным голосом: — А, вы тренировались в сокрытии голышей? Или монету заставили исчезнуть?

Смычок присел рядом. — Что там за портал?

— Дурные вести, сержант. На Генабакисе все пошло криво. Армия Даджека почти уничтожена. Сжигатели Мостов стерты. Вискиджек мертв…

— Мертв!

— Худ меня побери!

— Вискиджек? Боги подлые!

Последовали ругательства более замысловатые, все размахивали руками, выражая неверие… но Смычок уже не слышал. Рассудок онемел, словно пейзаж его души охватил дикий пожар, оставив лишь горелую землю. Он ощутил, как тяжелая рука легла на плечо, увидел бормочущего нечто сочувственное Геслера — но тут же сбросил руку, встал и ушел в темноту за лагерем.

Он не ведал, как долго и далеко блуждал. Шаги не ощущались, внешний мир не касался его, походя на царящее в уме беспамятство. Наконец ноги подкосились, и он упал в тощую, жилистую траву.

Откуда-то спереди донесся плач, звук открытого, пронзающего туман и сердце отчаяния. Он слушал неровные всхлипы, морщился, понимая, что они едва вылетают из спертого горла. Словно поток горя только что расплавил ком липкой глины…

И тут он очнулся наконец, ощутив окружающее. Земля стала теплой под коленями, трава примялась. Насекомые звенели и жужжали в темноте. Лишь свет звезд позволял видеть тянущуюся во все стороны степь. Лагерь был едва лив тысяче шагов позади. Смычок глубоко вздохнул и встал на ноги. Медленно пошел на звук плача.

Паренек, тощий — нет, почти что недоросль — скорчился, закрыв лицо руками, склонив голову до земли. На простой кожаной повязке качается одинокое воронье перо. В нескольких шагах стоит кобыла под виканским седлом, на седле висит размотанный свиток пергамента.

Лошадь спокойно щипала траву, поводья низко болтались. Смычок узнал юнца, хотя имя вспомнить не сумел. Его Тавора поставила во главе виканов.

Сержант не сразу двинулся дальше, стараясь шуметь, и сел на валун в полудюжине шагов от юноши.

Голова викана дернулась. Смытая слезами боевая окраска покрыла лицо кривой сеткой. Злоба сверкнула в темных глазах, он зашипел, вскакивая и вытаскивая кинжал.

— Расслабься, — буркнул Смычок. — Я тоже в горе, хотя и по иной причине. Никто из нас не искал встречи, но вот мы здесь.

Викан помедлил и с треском вложил оружие в ножны. Явно решил уйти.

— Погоди чуток, конный воин. Не нужно убегать.

Юнец развернулся, кривя лицо.

— Смотри на меня. Сегодня я буду свидетелем, и никто больше не узнает. Поведай мне горестную весть, викан, и я выслушаю. Видит Худ, мне это нужно.