Шрифт:
– Это тоже вас не касается. В любом случае в сокровищнице их давным-давно уже нет! Слуга покорный, господа, всегда рад оказать услугу!
Произнося эти любезности, Осман-ага одновременно ущипнул себя за правое ухо, потом тихонько свистнул и трижды постучал по столу.
Охрана двинулась к посетителям с явным намерением без лишних церемоний вывести вон, и Альдо с Адальбером распрощались с хранителем с максимальной скоростью и минимальной вежливостью.
– Ну и что ты обо всем этом думаешь? – спросил Адальбер, пока они вдвоем шли через сад. – Похоже, не мы одни интересуемся «Светом» и «Совершенством», которые здесь называют «проклятыми камнями». У этого типа вид был вроде бы даже испуганный?
– Еще какой испуганный! Видел, какую пантомиму он разыграл перед тем, как выпроводить нас за дверь?
– Ты имеешь в виду, что он дернул себя за ухо, свистнул, а потом постучал по столу? Я едва удержался от смеха: он был прямо-таки неотразим, когда все это проделывал!
– Хорошо сделал, что удержался: здесь считается, что подобные манипуляции предохраняют от сглаза, только стучать надо обязательно по деревянному предмету!
– Хотел бы я знать, что за всем этим кроется?
Альдо устало пожал плечами.
– А я сейчас даже и не уверен, что меня это интересует. Во всем случившемся я вижу только одно: нить снова оборвалась! И думаю только об одном: куда нам теперь податься?
– Во всяком случае, одно утешение у нас остается: если нить оборвалась для нас, то она оборвалась и для наших конкурентов, а конкуренты, по-видимому, у нас объявились, и их не так уж мало. Но я с тобой согласен: удар оказался жестоким, – я ведь был совершенно уверен в том, что мы сегодня же увидим собственными глазами «Свет» и «Совершенство»...
– И затем нам пришлось бы искать способ извлечь их оттуда как-нибудь так, чтобы нас не пристрелили на месте или же не арестовали за кражу и потом расстреляли, что, в общем, одно и то же... Турки, похоже, начисто лишены чувства юмора... И все же, если поразмыслить, я начинаю спрашивать себя...
Он остановился в тени кипариса и, чтобы дать себе время подумать, закурил, задержав взгляд на прелестной беседке, увенчанной чем-то вроде приплюснутого сверху купола.
– Ну, и о чем же ты размышляешь? – нетерпеливо поинтересовался Адальбер.
– Если бы мы смогли узнать, почему еврейские «Свет» и «Совершенство» здесь называют «проклятыми камнями», может быть, мы к чему-нибудь и пришли бы. Ты не знаешь историка или, может быть, какого-нибудь археолога, который...
– Археолог никогда не бывает «какой-нибудь»!
– Хорошо, пусть не какой-нибудь! Так вот, кого-то, кто хорошо был бы знаком с историей оттоманских султанов?
– Я-то нет!.. Зато ты знаком с человеком, который мог бы оказаться нам весьма и весьма полезным!
– Не понимаю, кого ты имеешь в виду?
– Твою гадалку!
– Она смотрит в будущее! А вовсе не в прошлое.
– Для таких женщин, как она, прошлое всегда имеет значение, а твоя прорицательница к тому же еще и еврейка. Для евреев же память о прошедших веках священна. Кроме того, она предупредила тебя о том, что тебе угрожает опасность...
– Я, кажется, уже высказал тебе все, что думаю на этот счет.
– Может быть, и так, синьор Казанова! Но не мог бы ты хоть ненадолго забыть о своей царственной особе? Опасность скорее всего реальна, потому что, кроме нас, есть другие люди, которые ищут изумруды. Если она и впрямь что-то знает или что-то заметила в тебе, это может оказаться интересным.
– А если она ничего такого не увидела? Если я был прав?
– Ну, так ты напустишь на себя добродетельный вид, скажешь ей, что ты – верный муж, потреплешь барышню по щечке и отправишься восвояси. Вот так, ничего сложного, и я думаю, что попытаться все-таки стоит.
– Ты прав. У нас не остается выбора. Я пойду к ней сегодня же ночью...
– ...а я подожду тебя в машине и буду поглядывать, что делается в окрестностях ее дома.
– Только сначала мы попробуем сделать еще одну вещь.
Покинув Топкапы-Сарай, они отправились на Большой Базар, где собрались представители всех корпораций, в особенности – ювелиры, торговцы драгоценностями и антиквары. Морозини по опыту знал, что иногда удается – при условии, что ты по-настоящему разбираешься в этом! – откопать там совершенно удивительные находки, а иногда и получить очень ценные сведения. Сверившись со своей записной книжкой, Морозини без труда отыскал посреди огромного крытого рынка, весьма живописного под стрельчатыми сводами, лавочку торговца, специализирующегося на старинных драгоценностях: она была, вне всяких сомнений, самой красивой из всех, но в то же время и самой скромной и наименее посещаемой. Дверь не была распахнута настежь, как у других, а в витрине, затянутой черным бархатом, была выставлена всего лишь одна вещь: на этот раз старинный женский пояс, составленный из широких колец, украшенных чеканкой и россыпью бирюзы, жемчуга и оливинов восхитительного светло-зеленого оттенка. На звонок вышел служитель. После того как Морозини назвал себя, он проводил гостей в рабочий кабинет со сводчатым потолком, где их встретил человек лет пятидесяти, дородный и одетый примерно так же, как Осман-ага, с той разницей, что его одежда была из тонкого черного сукна и сшита у хорошего портного. Лицо хозяина лавки, разумеется, тоже украшали усы, но скорее монгольского типа. Ювелир, которого звали Ибрагимом Фахзи, встретил венецианского собрата и его спутника с той изысканной вежливостью, какой отличаются восточные люди, если им удается избежать поэтических излишеств, но при этом ухитрился не утратить деловой хватки: