– Я не знал, что вы прибыли в наш город, и, по-моему, вы здесь впервые. Тем не менее я не слышал ни об одном аукционе, который мог бы привлечь внимание наших друзей с Запада...

– По той простой причине, что в ближайшее время ничего такого и не предвидится. Мы с моим другом Видаль-Пеликорном предприняли это путешествие с двойной целью: не только ради своих исследований, но и ради удовольствия открыть для себя прекрасный, завораживающий город, дышащий историей.

Фахзи хлопнул в ладоши, и тотчас появился поднос с традиционным кофе. Слуга поставил его на низкий столик и удалился.

– Кто-кто, а я не стану протестовать, когда наш царственный город называют прекраснейшим, я очень люблю слушать похвалы его красоте. Но не покажусь ли я вам нескромным, если спрошу о предмете ваших исследований?

– Разумеется, драгоценности. Когда тобой владеет такая страсть, она уже не проходит. Собственно говоря, мы с моим другом пишем книгу. Нас особенно интересуют пропавшие драгоценности, которым выпало сыграть важную роль в истории народов. Например, знаменитое ожерелье французской королевы Марии-Антуанетты... Хотя похитители разделили его на части, нам все же удалось отыскать какие-то следы. Или изумруд, который Птолемей подарил римлянину Лукуллу, с выгравированным на нем его портретом... А еще «Три брата» – прославленные рубины, которые носил на шляпе Карл Смелый, герцог Бургундии.

– Очень интересно! И вы думаете, что сумеете все это отыскать? Даже сами камни? Правда, ходят слухи, будто вам удалось найти знаменитую пектораль Иерусалимского Первосвященника...

– Мало ли что рассказывают, – отозвался Морозини, неприятно удивленный тем, что столь тщательно оберегаемый секрет стал широко известен, и не намеренный распространяться на эту тему. – И вы не можете не знать, что в любом, кто занимается нашим ремеслом, рядом с коллекционером дремлет сыщик. Нет лучшего развлечения, чем идти по следу, – прибавил он несколько легкомысленным тоном, чтобы турок не догадался о том, насколько в действительности серьезны его поиски...

– И след ведет сюда, в Константинополь? В нашей истории нет ни одной из тех, так сказать, знаменитых драгоценностей, чьи приключения стали известны всему свету и с которыми нередко связываются различные суеверия.

Морозини пожал плечами.

– Не столько суеверия, сколько знаменитые проклятия. Вы, может быть, в них не верите, и вы правы, поскольку их породила лишь человеческая алчность. Тем не менее мы слышали о древних камнях, пропавших из сокровищницы султанов и называемых «проклятыми камнями»...

Широкая физиономия ювелира, казалось, внезапно превратилась в восковую маску.

– От кого вы о них слышали?

– О, это не имеет ни малейшего значения! – небрежно отозвался Альдо. – От одного приятеля-турка, с которым я встретился в Париже.

– И... этот друг больше ничего вам о них не рассказал?

– Право, нет. Разве что... Ах да, что, начиная с XV века, их якобы больше никто не видел. Один французский путешественник любовался ими, когда они украшали грудь султана...

Ибрагим Фахзи расхохотался, и его смех показался Адальберу, молча за ним наблюдавшему, несколько натянутым.

– А-а, старая легенда о смерти отца Мехмеда II, якобы отравленного из-за пары изумрудов? Детские сказки! Просто смешно. И не думайте за это ухватиться! Вашей книге это ничего не даст, может только вызвать недоверие у читателей.

– Легенда? Ну и что же? – мягко повторил за ним Морозини. – Мне всегда казалось, что у истоков легенды зачастую можно отыскать истину.

– Только не в этом случае! И я даже не смогу как следует пересказать вам эти бредни. А что вы скажете о поясе, который я выставил в своей витрине?

Альдо понял, что тема закрыта, похвалил, как только мог, украшение, о котором шла речь, и гости расстались с хозяином ювелирной лавки, по крайней мере, внешне, наилучшими друзьями.

– И все-таки этот заговор молчания выглядит более чем странно! Осман-ага выходит из себя, стоило только заговорить об изумрудах, а Ибрагим Фахзи, едва речь коснулась пустой, по его же словам, легенды, начинает принужденно смеяться. Что, по-твоему, это означает?

– Может быть, мы слишком близко подошли к какой-то государственной тайне?

– И сколько ей сейчас веков, этой тайне? Сейчас, когда Оттоманская империя превратилась в воспоминание?

– Мустафа Кемаль Ататюрк, правитель, установивший новый режим, держится за эти воспоминания. Он ополчился против тиранической монархии, а вовсе не против истории страны, которой он гордится. Все, что принадлежит славному прошлому, принадлежит и ему. Тем более что власть Ататюрка, которая держится на его исключительной личности, может быть, превосходит власть султанов.

Вернувшись в отель, они застали там Хилари Доусон, которая проявляла все признаки сильнейшего недовольства, порожденного жестоким разочарованием: у нее отобрали выданное ей разрешение осмотреть коллекцию фарфора, хранившуюся в Старом Серале.