Придя к такому выводу, Александр Павлович вызвал министра к себе.

— Так что, Алексей Андреевич, будем с обер-прокурором делать? — напрямую спросил царь.

— Ваше Величество… — Аракчеев замялся, он не ожидал такого неожиданного поворота. — Могу ли я знать …

— Да не бойся, Алексей Андреевич! Раньше ты смелее был… Ну да ладно, открою тебе свою душу: смутил меня Серафим своей несогласностью, прошение вот оставил.

— Просит оградить церковь от власти Голицына?

— Верно! А ты откуда знаешь? — удивился Александр Павлович.

— Ко мне он обращался с такой же просьбой. Я с ним согласен. Только Вы, Ваше Величество, в силах разрешить эту проблему.

— Стоит ли, Алексей Андреевич? — император начал нервно ходить по кабинету.

Аракчеев ещё более разгорелся:

— Боясь божьего гнева, открою и Вам свою душу: Александр Николаевич Голицын — враг Отечества. Его богопротивные книги позовут народ на смуту.

— Алексей Андреевич, — сказал задумчиво император, — ты ведь знаешь, как я тебя люблю и уважаю. Мы с тобой вместе уже давно … Только тебе верю.

У Аракчеева повлажнели глаза, начался приступ кашля. Император с подозрением глядел на министра, который своей хитростью и сильным своим кашлем пугал его. Аракчеев же во время кашля, прикрыв лицо шелковым платком, тайком наблюдал за царем и думал, как вести себя дальше. Откашлявшись, решил уйти от опасной темы и заговорил о привычном: о порядках в армии, о новой амуниции, о военном параде на Марсовом поле. Император, сначала нехотя, а потом всё более увлекаясь, поддержал его. Разговор сей успокоил обоих. Расстались мирно, довольные друг другом.

После аудиенции Александр Павлович вошел в спрятанную позади кабинета дверь и исчез за нею, как его и не было. Перед единственной иконой Спасителя пал на колени, стал неистово молиться. Затем встал, умылся и лег спать. Кровать односпальная, узкая и жесткая. После Аустерлица он вел солдатский образ жизни, готовил себя к военным испытаниям. Спал государь на соломенном матрасе. Под голову клал круглый, обитый грубым сукном валик, жёсткий, точно камень. Несмотря на неудобства, Александр Павлович сразу потонул в таинственном сне. Вот он будто бы проходит лесной дорогой. Дорога узкая, как палец. Зато воздух вокруг чистый и лучезарный! Шагает император по этой дороге, любуется природой, как вдруг нос к носу столкнулся с обер-прокурором. Голицын словно бурый взлохмаченный медведь — пузатый, широкоплечий, могучий. «Куда путь держишь, милый, куда так торопишься?» — как будто спросил Александр Павлович. — «Как куда? — удивился вставший перед ним человек. — Серафима преподобного казнить. Он сует свой нос куда не просят. Аль не слыхивал, государь мой?» — Александр Павлович не успел ответить. Над его ухом раздался чей-то крик. Сон исчез.

У изголовья царя стоял адъютант Родион Хвалынский.

Вернувшись из Лавры, Софья Алексеевна переоделась, села пить горячий шоколад, как присоветовал ей лекарь немец, дескать, это лекарство ото всех существующих болезней самое действенное. Пока графиня смаковала заморский напиток, рядом с ней молча стояла в ожидании приказа горничная Ульяна Козлова.

— Какие новости без меня тут? — спросила её графиня.

— Цыганки, которые Вам гадали, денег просят. Они на улице Вас ожидают …

Ульяна хотела было выйти, графиня ее остановила. Раздвинула портьеры на окне, глянула во двор. Действительно, там стояли, сбившись в кучку, как овцы, пестро одетые женщины.

— У тебя есть деньги? — спросила графиня.

— Четвертый месяц как Вы мне не платите. — Уля отступила к двери — графиня трижды уже таскала её за косы.

Из кармана домашнего платья Софья Алексеевна достала два пятака, бросила их в распахнутое окно. Черноволосые женщины, громко галдя, кинулись подбирать деньги.

— Где утренняя почта? Почему не принесла?

— Её дворецкий просматривает… Вы сами приказали. — От страха голос служанки задрожал.

— Ступай принеси!

Когда Ульяна принесла почту, графиня вскрыла первое, попавшееся под руку письмо, принялась читать. Письмо было из Сеськина.

«Уважаемая свет-графиня наша, Софья Алексеевна, у нас здесь жизнь пошла кувырком, — жаловался ей управляющий Григорий Козлов. — В Рашлейской роще, где у местных язычников находится ихняя Репештя, каждую неделю Кузьма Алексеев (вы его знаете, единожды он Вас отвозил в Петербург) на молениях призывает крестьян не платить подати. В прошлом году многие уже не пахали и не сеяли свои земельные наделы, теперь на них растут одни сорняки. Люди голодают, едят одну мякину с лебедою да хлебают суп из крапивы. Ни хлебушка, ни денег от них нет и не предвидится…»

У Софьи Алексеевны скривились губы. Она схватила со стола колокольчик, тряхнула. Уля снова вошла, встала у порога.

— Где Алевтина, почему её не слыхать? — Графиня спрашивала про свою шестнадцатилетнюю дочку, которая была готова денно и нощно вертеться подле женихов.

— За нею адъютант императора заезжал, полковник Хвалынский.

Графиня улыбнулась: вот спасение от её бед! Однако дочь придется наказать — куда это она без спросу из дома отправилась?..