— Прости, земляк, но нам самим мало, — сказал один из бомжей, швыряя коробки на уходящий в подвал металлический желоб. — Здесь работы на пару бутылок пива.

— Я понимаю, — еще горше вздохнул Кудинкин.

— Трубы горят? — сочувственно поинтересовался бомж.

Кудинкин подтвердил, что горят, проклятые.

— Знаешь, что я тебе скажу? Надо было летом приходить. — Совет был дурацкий, но так понравился бомжу, что он стал развивать мысль: — Летом здесь была лафа. По десять человек с этого склада кормилось. Когда по десять, а когда и по двадцать. Скажи, Леш?

Леша, который подавал коробки из кузова, авторитетно подтвердил, что да, летом была водка и Галька давала за разгрузку машины аж по два пузыря на бригаду. Две машины — бригада в стельку, а другая ждет очереди.

Механически поддакивая бомжам, Кудинкин заглянул в распахнутый люк. Особенно много в люк не разглядишь, но ему показалось, что подвал огромный. И абсолютно пустой, если не считать сиротливого штабелька только что сгруженных коробок.

— Ну, спасибо, земляки, — сказал Кудинкин, вставая. — Спасибо, утешили.

— Да погоди ты, дослушай!

— Не могу! — на ходу крикнул Кудинкин. — Дела!

Он вернулся к «Москвичу», сел за руль и рванул с места, на ходу захлопывая дверцу. С какой это радости Брехунец, хозяин солидной фирмы, околачивается на пустом складе? Ведь не ради того, чтобы пересчитать два десятка коробок с апельсинами. А может, ему больше негде?

Через пятнадцать минут езды Кудинкин получил ответ на этот вопрос. По юридическому адресу фирмы «Поларис» никакого «Полариса» не было. Там даже дома не было, только обнесенное забором пустое место, на котором уже начали рыть котлован под новостройку.

Итак, летом у господина Брехунца на складе разгружались десятки машин с водкой, а сейчас он сворачивает дела, не платит долг Ивашникову, остается без офиса и не снимает новый, а сидит как сыч на пустом складе. Ясно: фирма «Поларис» доживает последние дни. Либо господин Брехунец на чем-то крупно погорел, либо собирается бежать и сливает деньги. Кудинкин попросту, по-бытовому прикинул: фирма торговала выпивкой, а это в России самый надежный доход. Нет у нее причин разоряться. Похоже, Брехунец все-таки задумал слинять с денежками Ивашникова и еще бог знает с чьими.

Кудинкин понял, что нужно поторапливаться.

Грузовичок от склада уехал, бомжи где-то лакали честно заработанное пиво. Кудинкин подошел к закрытому люку в подвал, нагнулся. В щели пробивался свет, и было видно, что висячий замок для блезиру вставлен в одно ушко. Ай-ай-ай, господин Брехунец! Совсем не стережете свое добро.

Отвалив тяжелую створку люка, Кудинкин прислушался. Из подвала не доносилось ни звука. Прямо из-под кудинкинских ног круто спускался блестящий стальной желоб. Метра три, опасливо прикинул Кудинкин, уселся в желоб и, как с детской горки, съехал вниз.

Подвал оказался гораздо больше, чем он мог представить, заглядывая в люк. Ряды ламп дневного света под потолком сходились вдали. По ним можно было изучать законы перспективы.

Кудинкин юркнул за желоб и притих. Он чувствовал себя как свалившаяся в пустое ведро мышь. Вверх по желобу не взобраться. Забавно будет, если на складе никого нет и придется до утра сидеть взаперти. Одно утешение: бананов полно.

Время шло, складские деятели не появлялись. Кудинкин осмелел и отправился на разведку.

Разведывать в пустом подвале было особенно нечего. Кудинкин сразу же пошел к не такой, как остальные, кирпичной стене. В стене имелась дверь и выходящее в подвал зарешеченное окно. Когда Кудинкин прятался за желобом, был момент, ему почудилось, что в окно кто-то смотрит. Кто-то с очень большими сиськами. К разочарованию Кудинкина, оказалось, что это плакат Саманты Фокс. А дверь ему не понравилась ужасно, потому что была снабжена ржавой пружиной. Такие пружины имеют обыкновение визжать, когда дверь открывается. Подставив под ноги пустой ящик из-под бутылок, Кудинкин дотянулся до пружины и осторожно, чтобы не стрельнула, снял один ее конец с крючка.

Обеспечив себе путь к отступлению или к наступлению — это как придется, — Кудинкин скользнул к окну. Метра за два он услышал самоуверенный баритон, вещавший что-то обыденное таким торжественным тоном, что казалось, вот-вот он объявит: «Серафим Туликов. “Родина”». Очевидно, баритон разговаривал по телефону, потому что голоса его собеседника не было слышно.

— Что «Теодозий Орестович»? Я тридцать пять лет Теодозий Орестович! — вдруг возмутился баритон, как будто специально представляясь Кудинкину. Здрасьте, господин Брехунец!