Невидимые руки распахнули шкуры, висевшие на одной из стен, и среди них показался старый жрец, встречавший гостей на морском берегу.

— Всё ли готово для наших гостей? — спросил Бела.

— Ты повелел, могущественный! последовал ответ.

— Так проведи их в зал трапез. Тебе я поручаю их; я же пойду к Святовиту, ибо настало время моления моего пред ним. Идите, дорогие гости, утоляйте ваш голод, запейте франкским вином вашу жажду, потом возглягте на ложе, и да пошлёт вам Святовит добрые сны!..

Он слегка поклонился своим гостям; Нонне пригласил их следовать за собой. Освальд низко поклонился старому жрецу, Владимир же подошёл к Беле и, положив свою руку на его плечо, произнёс ласковым голосом, в котором не оставалось и следа недовольства:

— Отец, мне кажется, что ты полюбил меня. Не кори меня моей молодостью, попроси своего Святовита, чтобы он помог мне сесть на киевский стол, и ты найдёшь во мне навсегда преданного друга.

Нонне вёл гостей длинными переходами. В них стояла такая темнота, что только один старый жрец мог идти спокойно. Остальные то и дело спотыкались.

— Войти мы вошли, а как вот выйдем? — пробормотал Добрыня.

Нонне услыхал его слова.

— Ты боишься, вождь? — спросил он.

— Чего боюсь? Ничего я не боюсь, — угрюмо ответил Малкович, — будто бы нет другого пути в трапезную вашу залу! Здесь ведь и запутаться легко.

— Да, — загадочно сказал Нонне, — кто раз прошёл по этим переходам, тому трудно вернуться без помощи Святовита обратно. Но вы, чужеземцы, не бойтесь ничего, я проведу вас назад другим путём, и вы вновь увидите сияние солнца, услышите шум морских волн, но прежде всего вы должны взглянуть на тайну божества и преклонить свои колена пред владыкой воздуха, морей и земли, великим, грозным Святовитом. Такова воля моего отца-повелителя Белы.

— Пусть будет так, — беззаботно сказал Владимир, — хотя я теперь предпочёл бы чашу франкского вина и хороший кусок прожаренного на углях мяса... Но что же? Обязанность гостей покоряться во всём воле хозяина. Но что это?

Владимир остановился и схватил руку Добрыни.

Откуда-то доносились жалобные стоны. Казалось, где-то совсем близко от них мучается страшной, невыносимою болью человеческое существо. Стоны то слабели, то переходили в отчаянный, ужасающий рёв. В них слышались безумное отчаяние, предсмертная тоска и жажда смерти, которую как будто удаляли нарочно, дабы продлить эти страдания.

— Клянусь Одином, — воскликнул Освальд, — так не ревут и пикты, когда их поражают секиры берсекеров...

Вероятно, в подземелье Святовита несладко тем, кто туда попадает!

Нонне с усмешкой сказал:

— Ты прав, ярл! Великий Святовит бесконечно милостив к тем, кто ему покорен, и не знает пощады к врагам. Он мстит противящимся ему и при жизни, и в мире теней, где он царствует так же, как и на земле. Не хотите ли взглянуть вы на обречённых?

— Нет, нет, Нонне! — сказал Владимир. — Молю тебя, избавь нас от этого. Долгий путь и без того истомил наши тела, и отдых необходим нам... Веди нас скорее прочь. Эти вопли растерзали моё сердце.

Но Нонне был неумолим.

— Я должен показать вам жертвы Святовита, — произнёс он, — мы находимся как раз около обречённых.

Добрыня незаметно дёрнул племянника за рукав, давая понять, что необходимо повиноваться желанию жреца.

Жрец сделал едва заметное движение рукой, и вдруг пропала одна из стен лабиринта. Стало светло, и в некотором отдалении от себя гости Белы увидали несколько человек. Один из них был распят на двух скрещённых друг с другом брёвнах. Из бесчисленных порезов на теле его струилась кровь. Другой был заключён в клетку с железными прутьями. Прутья клетки были раскалены и краснели, вспыхивая то и дело голубыми огоньками. Владимир не мог вынести ужасного зрелища и отвернулся. Освальд стоял, закрыв лицо ладонями рук. Один Добрыня совершенно равнодушно смотрел на происходившее перед его глазами.

— Скажи, Нонне, — тихо, дрожащим голосом спросил Владимир, — что сделали эти люди? Какая вина обрекла их на эти пытки?

— Это христиане! — злобно проговорил Нонне, — Этих людей Святовит ненавидит более всех врагов. Муки их — наслаждение ему.

— Христиане... Христиане... — пробормотал Владимир.

Он хотел ещё что-то сказать, но Добрыня опять остановил его.

— Да полно тебе, жрец, пугать-то нас, — проговорил он, — уж не думаешь ли ты, что такие ваши дела, — кивнул Малкович в сторону несчастных страдальцев, — так устрашат нас, что мы заробеем... Поди скажи твоему Беле, что нас пугать нечего. Мы пришли к вам в Аркону по доброй воле, и договор наш тоже да будет заключён добровольно. Веди нас дальше...

Нонне видел, что благодаря хладнокровию Добрыни впечатление на гостей произведено слабое. Недовольный самим собою, он трижды хлопнул в ладоши, и стена мгновенно без всякого шума закрылась, как будто чьи-то невидимые руки поспешно запахнули её.

— Вот так-то лучше, Нонне, — воскликнул Освальд, — теперь веди нас скорее. Думаю, что конец этих ваших проклятых переходов уже близко.

— Путь познаётся по своему концу! — загадочно произнёс в ответ старый жрец.

Идти им и в самом деле пришлось недолго. Нонне вдруг скрылся куда-то, потом распахнулись невидимые завесы стены, и трое витязей очутились в огромном зале, слабо освещавшемся небольшими окнами наверху и огнём в огромном очаге, устроенном в одном из углов. Стены угрюмого зала были завешены звериными шкурами, между ними были прикреплены огромные турьи рога. Посреди зала, ближе к очагу, стоял длинный узкий стол и около него высокие дубовые покрытые шкурами скамьи. В конце стола, на возвышении, установлено было кресло с высокой спинкой и мягким сиденьем. На нём восседал старый Бела. Около него стояли двое молодых жрецов, а у возвышения, на котором был установлен трон, четыре рослых и красивых воина Святовита, также в белых длинных одеяниях и ярко блестевших латах. Двое из них держали длинные тяжёлые мечи, двое секиры. Головы воинов не были прикрыты; русые длинные волосы волнами сыпались по плечам. Дружинники стояли неподвижно, как изваянные.