И в этот последний свой миг он услышал победный клич врагов и как один из них говорит:

— Здесь, конунг, лежит последний из сопротивлявшихся нам славян... Вот он!

Вадим приоткрывает, на мгновение глаза и видит, что варяг наклоняется, чтобы взглянуть на него, и узнает Избора...

— Мал, ты был прав! — чуть слышно шепчет Вадим.

Избор тоже узнал Вадима... Грустный, печальный возвратился он в свой шатёр...

— Вот и исполнил я клятву! — произносит он. — Ужасна месть отвергнувшей меня родине, но отчего так тяжело на сердце?..

Имя его прославляется скальдами. У него новое отечество, у него в Скандинавии семья. С ним вместе в походе брат его жены Олоф, конунг Урманский, один из храбрейших викингов Скандинавии, здесь его братья Сигур и Триар, которых послал к нему Гостомысл, как только они подросли.

Он видит свою родную страну в море огня, родная кровь — кровь его братьев — льётся рекой... Он привёл сюда толпы свирепых чужеземцев, он пролил потоки родной крови... всё это он, он...

Угрызения совести жестоко мучили Избора...

А кругом гремели победные кличи норманнов, торжествовавших свою победу над Приильменьем...

Вдруг под сень шатра с весёлым смехом вбежал Олоф Урманский.

— Поздравляю, поздравляю тебя, наш славный вождь! — громко воскликнул он. — Теперь, когда наши храбрецы сломили отчаянное сопротивление последних славянских дружин, славу твою скальды разнесут по всему миру...

Тревожные думы не мучили Олофа. Ведь он чужеземец в этой несчастной стране. Её беды ему совершенно чужды. Победа доставила ему только славу... Чего же более желать удалому викингу!..

— Перестань грустить, вождь, — говорил он, обнимая Избора, — я сообщу тебе весть, которая наполнит радостью твоё сердце...

— Весть? Какую? — спросил Избор, грустно улыбаясь.

— Ты не раз говорил в фиордах, что хочешь переменить своё имя. Так вот теперь и это твоё желание исполнилось!

— Нет, Олоф, не говори так, не терзай моего сердца... Если я и приобрёл новое имя, то это имя полно позора, это имя предателя...

Олоф с изумлением смотрел на своего друга.

— Не могу понять, почему ты считаешь себя предателем... — пробормотал он.

— Разве не я привёл вас на ту землю, которая была моей родиной?

— Ах, вот что! Ну, забудь об этом... Кто знает, может быть, для блага этой страны привели нас сюда светлые Ассы... Храбр твой народ, но дик он... Но хватит об этом. Хочешь знать, как зовут тебя побеждённые, как произносится среди них твоё имя? Рюрик!

— Что? — воскликнул Избор, — Рюрик... Не может быть!

— Да, да, — подтвердил Олоф. — «Ваш вождь хищным соколом налетел на Ильмень», — говорят пленные. Вот тебе и новое имя! Доволен ли ты, вождь?

— Рюрик... сокол... ведунья... — словно в забытье шептал Избор. — Неужели исполняется предсказание? Я стал соколом...

— Ты непременно должен принять это имя! — сказал Олоф, — помни, что ты добыл его на полях битв, что сами побеждённые так называют тебя...

— Так и будет! — пылко воскликнул предводитель варягов, — всё кончено! Велика и всесильна воля богов!.. Нет более на белом свете Избора! Я Рюрик! Так и зови меня, Олоф, так пусть отныне зовут меня всё мои храбрые товарищи.

Преобразившийся, с пылающим лицом вышел он, сопровождаемый Олофом, из шатра...

— Да здравствует наш храбрый Рюрик! — пронёсся вокруг восторженный крик.

Не за одной добычей пришли варяги на Ильмень. Они смотрели на приильменские земли как на начало своего великого пути «из варяг в греки» и полагали, что если начало этого пути будет в их руках, то и выход в Понт Эвксинский, Чёрное или Русское море будет также свободен для них, а стало быть, Византия со всеми её сказочными богатствами также будет для них всегда доступна.

Таким образом, пришельцы старались укрепиться на Волхове и на Ильмене.

Но и между варягами, в особенности между варягами славянского происхождения, царила рознь, такая же, как и между славянами. Всё Приильменье было во власти варяжских дружин, но варяги не заботились об упрочении власти, а спешили пойти скорее на далёкую Византию. Но многих тянуло и домой, в дорогое сердцу шхеры и фиорды Скандинавии...

Только Рюрик если и не был против этого, то всё-таки думал иначе.

— Нельзя нам выпустить из рук то, что мы приобрели мечом, — говорил он, посоветовавшись с другими начальниками, дружин. — Подумайте сами: из Нево по Волхову идут наши ладьи в далёкую Византию, а если мы оставим эту страну, не удержав её в руках своих, то окрепнут роды славянские и не будут пропускать наших дружин за Ильмень...