Следующим днем он отоваривался на Восточном рынке. Все то же самое, только многажды дешевле. Тут он чувствовал себя кум королю. Брал много, и вроде бы не особо востребованные вещи. Новую сумку, мощный фонарик, подушку, драповое пальто, еще одни брюки, хотя и так имелись две пары почти новых, и даже ему идущих. Дождевик, еще пару белья и солнцезащитные очки, вроде как сделанные в Англии. Сунув все это в сумку, он вернулся домой, и долго сидел перед склепом, выбирая наряды. Потом упихал большую часть обновок в дальний угол, за гроб, а сам остаток для провел на природе, в парке. Гулял, пил чай, разносимый торговками, и даже пробовал читать газету, от которой его немедля стало клонить в сон. Слишком много информации и мало фотографий, слишком мелкий шрифт. Он бережно положил газету во внутренний карман куртки и хотел было вздремнуть, прямо здесь на лавочке, нацепив на нос солнцезащитные очки, чтобы уж совсем не походить на бродягу. Вот только…

Только слишком уж много в парке было народа. Нет, подумалось ему, народу как раз немного, в выходные бывало и больше. Хотя сегодня, да, судя по газете, как раз суббота. Но далекие крики детей и шорох шагов от проходивших мимо парочек его начали раздражать. Как совсем недавно его раздражали толпы покупателей Восточного рынка. Особенно под конец, когда сумка была набита, а он собрался пройти в обувной, чтобы присмотреть себе пару всепогодных ботинок поприличней. Так и не смог этого сделать. Люди мешали. Страшно мешали люди.

Косой понял, что устал от них. Ничего не поделаешь, отвык. И никак не мог привыкнуть снова. С мертвыми было куда проще, они и ходили тише, и не голосили, вообще не разговаривали меж собой. И не обращались к нему с ерундой, просили закурить или интересовались, который час. Или спрашивали как пройти до палаток с посудой, техникой, еще чем.

Это было невозможно. Он сбежал от них на другой конец города, в парк Космонавтов. Недалеко от его дома, несколько остановок на автобусе. Но люди были и тут. Бродили, громко разговаривали. Дети галдели, кто-то из них плюхнулся на противоположный конец скамейки, окончательно прогоняя дремоту. Косой поднялся и пошел к остановке. Добрался до железных ворот, их так и не заперли с последнего визита работников, проник внутрь. И успокоился только возле своего склепа.

Только тут он мог вздохнуть с некоторым облегчением. Придти в себя и снова попытаться вернуться в мир людей. Ведь он же один из них. Странная мысль, но верная, хотя Косого она и покоробила слегка. Он ведь действительно один из них, надо привыкнуть, надо приучить себя. Будто ничего и не было. Ведь все вернулось на круги своя.

Он с грустью огляделся по сторонам. И горько усмехнулся. Нет, кладбище он не покинет; по крайней мере, до тех самых пор, пока его отсюда не погонят силком. А произойдет это в ближайшие дни, когда оно будет официально открыто. В понедельник, если быть точным. В день флага. В новый праздник – так писалось в газете, что он купил в парке.

Воскресенье он посвятил уборке своих следов – мало ли что. Убедился, что дверь склепа запирается надежно изнутри, и никто не сможет проникнуть внутрь, когда он находится рядом с Султаном. А в понедельник, как заскрипели на все кладбище, тяжелые ворота, стал ждать посетителей. С тревогой – но и некоторым даже нетерпением, непонятным ему самому.

Только в десять часов он увидел первых. Двое мужчин прошли по соседней дорожке, он пригляделся, сощурившись привычно. Нет, на посетителей они походили мало. Скорее, службисты. Как смотрят по сторонам, синхронно поворачивая головы, как пристально оглядывают пространство кладбища. Да какие одинаковые, с иголочки, на них костюмы, строго черные, и серые галстуки – одно это уже говорит о многом.

Косой поежился и полез внутрь, заперся получше. И практически весь день просидел в своем убежище. Пару раз выходил по надобности, а однажды решился выглянуть, посмотреть, что же происходит вне стен его дома. Ведь кладбище так и не привлекло скорбящих. Кроме службистов никто не прибыл, а те, поболтавшись недолго, осмотрев все, что им было велено, покинули его дом. Косой вздохнул с облегчением. Его или ему подобных они явно не искали.

Наконец, он осмелился и пошел на праздник. Народу на улицах было во множестве, Косой вышел заполдень, так что встречались уже хорошо поддатые жители города, на которых, впрочем, даже если они валялись на скамейках или под ними без движения, внимания никто не обращал. Правда, еще обходили стороной, на всякий случай, но и только. Словно ничего страшного, пугающего, ужасающего, начавшегося первого числа, для этих людей не существовало. Словно у них, как у Косого, такая короткая память.

Он брел по парку, разглядывая шумные веселые компании, старательно обходя стороной детей и подвыпивших взрослых. Купил бутылку пива, посидел на скамеечке, благо, день выдался замечательным, посмотрел афишу предстоящих празднований. Сегодня вечером обещали, помимо «грандиозного салюта» еще и бесплатный киносеанс на открытом воздухе в Летнем саду, прямо на берегу пруда. Будет установлено несколько полотен и кинопроекторов, приносите с собой стулья и кресла, сеанс начнется, как только стемнеет и продлится до полуночи.

В этот момент его кто-то фамильярно хлопнул по плечу. Косой подскочил от неожиданности, внезапно ему подумалось, что это Чума. Но нет, рядом стоял мужик лет сорока, слегка небритый, взъерошенный, раскрасневшийся, в расстегнутой до пупа светлой рубашке, обнажившей волосатую грудь и пивной живот.

– Ну что, мужик, скучаем? Давай с нами, погудим, вместе все веселее. А то, я вижу, уже допил, а еще хочется. Пойдем.

Косой поднялся и молча побрел куда глаза глядят. Ему показалось, что тот «пивной живот» станет его догонять и требовать присоединиться к честной компании, он оглянулся, но мужик не то искал другого собутыльника, не то возвращался к «теплым» товарищам. И все же, выходя из парка, он торопился, едва не сбиваясь на бег. Сам не зная, куда. Покрутился среди домов, однообразный, как каждый новый день, сел на трамвай, поехал в центр. Тут же вернулся на автобусе.