Я вернулся в дом. Настроение не то, чтобы было испорчено, но голова пухла от вопросов и предположений, так что усидеть в кресле я уже не мог. Включил компьютер, развернул картинку во всю стену, с мыслью попытался найти в сети хоть один намек на повод, по которому спецназ военно-морского флота может появиться в нашем захолустье. С сетью были проблемы – либо сигнал со спутника чем-то нещадно глушился, либо мой радиомодем все-таки приказал долго жить. Какая-то связь была, но сеть постоянно падала, а при соединении скорость была такой, что от мысли чего-либо найти в сети пришлось отказаться. Я лег на кровать, уставился в потолок и решил поразмышлять логически о сегодняшних событиях… но то ли бессонная ночь, то ли похмелье все-таки сделали свое дело, так как открыл я глаза уже только часа через четыре. В животе нехорошо урчало – я не ел еще со вчерашнего вечера. Солнце уже перевалило через полдень и медленно сползало в сторону гор. Однако, вредно волноваться старику… проспать пол дня, пропустив обед – такого со мной давно не случалось.

Наскоро разогрев замороженные котлеты (много сои, капля мяса и никакого холестерина) и такую же замороженную картошку фри, я устроился за столом. Обед без пива был непривычен, но пить по-прежнему категорически не хотелось, а кроме пива и виски жидким в моем доме была только вода из крана, да молоко в бутылках – для утреннего омлета. Молоко с кетчупом тоже никак не годилось. Я уж было задумался о том, не сходить ли к Смиту за лимонадом, как вдруг услышал давно забытый звук вызова неткома. Этой чертовой хреновине вообще не полагалось уже работать – с момента выхода на пенсию я даже не отслеживал уровень заряда в нем, но видимо правда говорил наш полковник, что эта коробочка еще нас всех переживет. Батарейка там то ли атомная, то еще похуже, но только среди всего оборудования, полагавшегося по уставу, нетком был самым надежным и самым простым устройством. Устройством, которое молчало уже двадцать лет, для того, чтобы вот так, посреди обычного дня, во время позднего обеда вдруг взять и пиликнуть сигналом вызова.

Я сглотнул. С одной стороны – жрать хотелось безумно, а передо мной стояла и благоухала тарелка с жаренным суррогатом мяса. С другой стороны – инстинкты призывали сорваться с места и бежать к неткому, нажать одну из всего двух кнопок и выпалить «Кас на связи», словно и не было этих двух десятков лет забвения. Но этот запах…

Жалкое зрелище собаки Павлова, раздираемой инстинктами. Я все-таки встал, неспешно подошел к шкафу, взял с полки коробочку неткома, все также неспешно подошел к дивану, и только удобно развалившись в нем нажал на кнопку. И промолчал, поборов искушение выдать в эфир свой старый позывной.

– Кас, Кас, Третий вызывает Каса. Кас, ответь. – зашипел динамик. Раньше связь никогда не сбоила и не шипела – даже под водой сигнал был чистый. Неужели все-таки нетком испортился со временем?

– Ты не третий – ответил я. Третий умер десять лет назад. Старик был старше меня.

– Да, говорит полковник Джек Ковальски. Сын Джеффа Ковальски. Когда я пришел на место отца, мне разрешили взять его позывной. Ты должен помнить меня, Кас. Мы встречались.

Я помнил белобрысого мальчугана, как-то на офицерской елке по случаю рождества. Читал какие-то стишки…

– Ты не третий. А я не Кас.

– Как не Кас? Кто вы?

– Кас умер двадцать лет назад, когда ваши крючкотворы списали его на берег один росчерком в идиотском законе о запрете мутаций. Вот тогда вы и похоронили Каса. А теперь тут живет гражданский человек, по имени Алекс, который ни хрена не может понять зачем его оторвали от обеда и пытаются заставить откапывать покойника из могилы.

– Кас. Я все понимаю. Отец ушел в отставку вместе с вами. Он не мог выдержать расформирование и увольнение целой боевой бригады, и прожил он после этого совсем не долго. Ты знаешь каково это, и я знаю. Я хоронил отца из-за того же чертового закона, хотя он не проходил никаких мутаций. Он был честным офицером, который знал, что такое честь и долг. И поверь, мне не легко было решиться вызвать тебя сегодня, потому что я понимаю, что ты думаешь и чувствуешь сейчас. Но я тебя прошу, ради отца и ради того долга, который кое-что значил и для тебя…

– Так зачем тебе нужен гнилой покойник из могилы?

– Есть работа Кас.

– Не смеши меня – я взорвался и начал орать – у тебя там полный выводок молодых бойцов, которым не запрещено работать под водой потому, что их гены стерильны как постель девственницы. На кой черт тебе сдался старик-мутант, поставленный гребанным правительством вне закона?

– Ты ведь живешь в Нико-тауне?

– Я, как и полагается по закону известил службы контроля об этом.

– У вас сегодня были чужаки, Кас? Двое или трое незнакомцев, которые проехали к побережью?

Моя спина опять поймала холодные мурашки, и я перестал орать.

– Да, Джек. Были. Один из них со следами гидролизника на морде.

– Это майор морского десанта, Кас. Бывший майор с сегодняшнего дня. Давно они были у вас?

– С утра. Но какого черта ты расспрашиваешь меня о том, что тебе должен был рассказать полицейский?

– Кас, скажи – сигнал неткома чем-то глушится?

Тут я вспомнил, что вот такое же шипение неткома я слышал как-то раз, когда мы действительно работали под прикрытием глушилок.

– Да, Джек, слышу тебя с трудом, честно говоря.

– Это Берта, Кас. И она в активном режиме.

– Берта? Боевая подводная платформа на этом побережье?

– Да Кас. Как понимаешь, об этом до сегодняшнего дня никто не должен был знать. Станция находилась в глубокой консервации. Знаешь, эти стратегические секретные запасы на черный день… Ее активировали четверть часа назад и тогда же связались с нами. Станция захвачена – не спрашивай, как это возможно, я не знаю. Захвачена с умом – распознавание свой-чужой отключено, активная оборона на максимум. В обычное время это означает полную демаскировку, но эти сволочи и не прячутся. Они выдвигают требования, иначе завтра на рассвете станция перейдет в боевой режим.