– Ничего не знаю о православии.

– Да я тоже. Первый раз с ними общаюсь. Они поливают святой водой перед выходом на смену, чтобы мы не осквернили храм. Можно подумать, церковь что-то значит вообще…

Дэмьен смотрел на него, морщился и улыбался. Кори был такой злой, так легко завелся, видно, что тема Бога для него болезненно притягательна, как для подростка, но Дэмьен не готов был в первый же час знакомства биться за католический символ веры.

– Так всё-таки чаю?

– Мм, а куда ты окурки деваешь?

– Ой, как-то не думал…

– Давай пока в унитаз смоем, а я тебе подгоню пепельницу. До меня в квартире жил какой-то коллекционер пепельниц, кажется, он умер в больнице, удар, и коллекция осталась – никто за ней не пришел. Я ими наслаждаюсь, и даже иногда покупаю новые, прямо поймал себя однажды на eBay. Только вернешь потом, если соберешься уезжать.

– Хорошо.

– А еще у меня есть миндальный кекс, будешь? Свежий.

Кори сбегал за кексом и пепельницей, «кружку еще захватите», Дэмьен поставил чайник и перенес второе плетеное кресло на балкон. Пепельница оказалась роскошной, антикварной, янтарной, с крошечным сколом, и с чьим-то забытым гербом на донышке. Еще Кори принес бутылку коньяка, похоже, его все здесь пьют; похоже, здесь вообще все пьют и отчаиваются; они сели в кресла и смотрели в ночь, в струящийся огнями город, такой прекрасный, как старые фильмы, и пили, и разговаривали – Кори жил до этого в каком-то маленьком городе, потом учился в университете, на инженера, а потом ему надоело, и он ушел в строители, переезжал с место на место, будто бегал от кого-то, скрывался; он рассказывал про дома, которые строил, про места, в которых жил; будто Стрелок в поисках Темной башни…

Утром Дэмьен проснулся опять от звонка в дверь. Он не помнил вообще, как дошел до кровати – видимо, его донес и уложил Кори; он просто лежал в кровати, в одежде, и был накрыт белым стеганым атласным одеялом. Сначала он не понял, где он – всё вокруг было белое-белое, будто ничто или снежный день, потом мальчик понял, что это еще один балдахин; да что такое, один девчачьи спальни в этом городе; голова трещала – звонок повторился, и Дэмьен застонал и пошел открывать, в смятой рубашке и одеяле.

– Вам посылка, месье, – почтальон вручил ему толстый большой конверт, – вот здесь распишитесь…

«От Теодора Адорно» – голова сразу прошла, Дэмьен был потрясен: открытку он вчера отправил без адреса, потому что не знал его, и телефон Дэмьена ночью отключился, он посмотрел на гаснущий экран, но был так увлечен разговором с Кори, что забыл включить на зарядку; как Тео узнал про переезд и новый адрес – значит, звонил, спрашивал отца Декампа; и что же туда мог положить Тео, журналы старые с какой-то подборкой? Он залез обратно в кровать и разодрал бумагу – это был комикс – нежный нуар – продолжение той истории про Собор, про сгоревший театр – актер разыскал свою возлюбленную – но она была замужем за высокопоставленным королевским чиновником; у нее была большая богатая семья, которой никогда не было у его возлюбленной – актер не знал, что делать – и пока он просто следил за всей семьей; у возлюбленной «была» младшая сестра – юная и невзрачная, но такая милая – однажды он засмотрелся на нее в Соборе, какая она неуверенная, робкая, хотя при таком богатстве любая девушка вела бы себя заносчиво – и все бы всё равно расступались и пели бы ей дифирамбы; и вдруг она обернулась, и он понял, что она заметила слежку – заметила его – и смотрит во все глаза; он усмехнулся и вышел из Собора; и всё получилось – теперь она следила за ним; он жил плохо, низко – в криминальном квартале, в разбитой комнате, пустой, стул, стол да кровать, да ночной горшок, одежду, бутылки бросал на пол, хотя мог бы жить хорошо – но он сгорел тогда, вместе с театром, как ему казалось… и однажды младшая сестра к нему пришла – постучалась-вошла – спросила, почему он следит за ее семьей… он ее выгнал… и она шла за ним по всем улицам… сидела за соседними столиками в кабаках… однажды к ней пристали, и он заступился – теперь ты за мной ходишь везде, тебе что, заняться нечем – вышивай золотом гобелены для Собора – она заплакала – сказала, что семье и гувернантке всё равно, где она, ее никто не замечает, а он единственный ее увидел… и дальше шла любовная сцена прямо на грязной средневековой улице, и на заднем фоне опять что-то пылало выше шпилей Собора…

Дэмьен не знал, что Тео продолжил сюжет; Тео порождал их в огромном количестве, будто мыльные пузыри, разноцветные, летящие; Тео сам шутил над этим своим счастьем-недостатком – фантазией; он вел блокноты специально для «сюжетов», просто набросков: парень, девушка, двоюродные брат и сестра, мало знакомые, получают вместе в наследство от третьего, с которым все в ссоре, бездетного дядюшки лавку, полную антиквариата и барахла, игрушек, мебели, посуды, безделушек, книг, платьев, и сначала собираются продать и поделить, потом влюбляются в лавку, и начинают ее развивать, и тут-то из-за какой-то вещи начинается мистика или детектив; Дэмьен иногда брал их читать – как заглянуть в эту самую лавку чудес; он восхищался Тео; его воображением; но у Тео вечно не хватало времени, усидчивости, сил не на всё, на то, что он называл «ну хоть это, и можно спокойно умереть»; и Дэмьен не ожидал продолжения сюжета, который Тео бросил; Собор – как верно Тео его передал – абсолютное величие и невероятные размеры, эдакий небоскреб с квартал или мифический дирижабль «CargoLifter CL160»; и огромное количество деталей – Дэмьена тронуло, что Тео это всё вытерпел и запомнил – последние полгода Дэмьен прямо бредил Собором; он прервался на середине, поставил чайник, дождался, сделал себе кофе в термосе; взял термос, вышел на балкон, взглянул на город – стройка уже жила, кран двигался; открыточный и цветочные лотки тоже; Дэмьен подумал – странно, а мне вот никуда спешить теперь не надо, вот так чтобы, по-настоящему, никто меня не наругает: ни на лекции, ни на мессу, ни на завтрак в столовую; я сам себе распорядок; и это пугает – вдруг распущусь и ничего делать не буду… Он дочитал главу, допил кофе; нашел телефон, поставил на зарядку, включил и позвонил Тео – суббота, можно звонить, у Тео нет пар, он, скорее всего, на работе в книжном – если не уволился.

– Привет. Прости, что не брал вчера, я просто заболтался тут с одним парнем ночью… Я получил комикс. Он потрясающий. Будешь публиковать?

– Ну… не знаю…

– Он классный. Давай. Предложи кому-нибудь.

– Слушай… ты можешь говорить?..

– Да. Я же позвонил.

– Мне нужен твой совет, – было слышно, как Тео спрашивает – «я выйду?» – у Дерека, хозяина магазина – Дерек был потрясающий, работал раньше фотомоделью, и вот – открыл книжный магазин – писаный красавец; всегда мечтал о книжном магазине, шутил, даже выиграл в шоу одном фотомодельном, рассказав про книжный, все жюри растрогалось; еще он был влюблен с детства в девушку, которая ушла недавно в монахини, переписывался с ней, и говорил, что сам монах теперь, никто, кроме нее, ему не нужен.

– Привет Дереку.

– Угу. Дерек, тебе привет, – улица, Тео прикуривает. – Мне звонил Йорик.

– О, ничего себе! Он же кардинал, как он там?

– Он позвал меня в секретари.

– Что это значит?

– Ну, ему нужен секретарь, личный помощник. Человек, который будет встречи все контролировать, билеты в самолет, режим дня, завтрак, обед, ужин, речи просматривать, таблетки носить с собой от головы и поноса – что обычно делают помощники?

– Э… я не знаю. С одной стороны, это Йорик – жить с ним – чудо – он же человек, о котором потом будут писать в школе доклады старшеклассники, с другой стороны – разве ты этого хотел?

– А чего я хотел?

– Не знаю.

– Вот и я не знаю.

Они молчали.

– Йорик… Он же будет Папой, ты же понимаешь. А Ван Хельсинга же не Церковь интересует, а мир. А Йорик… его все полюбят, он такой.

– А ты… будешь просматривать речи Папы…

– Таблетки от поноса забыл…

– Но это… ты столько рисуешь, у тебя всё получается.

– У меня всё получается, я человек-оркестр, Микеланджело Буонарроти. Представляешь, мне из Гель-Грина позвонили, они собираются ставить статую святого Каролюса над городом, на горе, чтобы он смотрел на порт, – я знаю это место, это потрясающе – они обратились к ван Хельсингу за материалом – фото там, у него же самый большой в мире архив по Каролюсу Дюрану собран, а он дал им мой рисунок… тот, что я в Братстве ему подарил… и они просто позвонили мне, решили, что так проще – чтобы я им эскиз памятника сделал, и еще церковь для моряков разрисовать предложили, ее из бывшего маяка сделали – так много всего; я еду в Гель-Грин, домой на каникулы, работать!..