Вскоре он вернулся, принёс изрядный кусок оленины и молча положил мясо на стол.

Я было достал деньги, но Попов удержал меня. Он поднял найденный нами бивень мамонта и взгромоздил его на стол рядом с олениной.

Стол у нас был могучий, как раз под мамонтовые клыки срубил его топором Попов. У Василия Ивановича загорелись глаза. Он торопливо ощупал желтоватую кость бивня, словно проверяя его твёрдость, и, восхищённый великолепием нашей находки, радостно чмокал губами.

— Хорош? — весело спросил Попов.

— Ой, хорош, ой, хорош! — поспешно заговорил старик.

— Ну так бери, если нужно. Нам он все равно без пользы, —сказал Попов. — Бери, если надо, бери!

Наш подарок очень обрадовал старика. Он попытался было взвалить его на плечо, но безуспешно. На нарты бивень помогал относить Попов. Василий Иванович ещё раз вернулся в избу, степенно пожал всем руки и уехал.

Так мы подружились с Василием Ивановичем Матушкиным. Он стал частым гостем на нашей разведке. Частым, разумеется, по нашим таёжным понятиям, применительно к северным расстояниям, отделявшим нас друг от–друга.

Василий Иванович оставался все таким же молчаливым и приветливым. Он любил подолгу и внимательно рассматривать «Огонёк» и газеты. Их нам довольно аккуратно сбрасывал почтовый самолёт.

Однажды прилёт аэроплана совпал с приездом к нам Василия Ивановича. Самолёт сбросил почту и, прощаясь, кружил над нашей разведкой.

Я никогда не забуду того восхищённого удивления, с которым смотрел на парящую в небе машину Василий Иванович.

Вид самолёта чем-то очень растрогал старика. Он попросил у нас газету со снимком Внуковского аэродрома, на котором стояла целая семья самолётов, так полюбившихся нашему гостю.

Я не придавал особого значения этому интересу Василия Ивановича к современным летательным машинам. Ну, не знал старый якут самолётов, и удивление его при виде этих аппаратов вполне естественно. На деле все оказалось гораздо сложнее и значительнее.

Работы наши подходили к концу, и мы готовились к переезду на другую базу. Василий Иванович приехал попрощаться с нами. Как и обычно, он молчаливо пил чай, перебрасываясь с Поповым односложными фразами. Вдоволь намолчавшись, Василий Иванович собрался уезжать. И вот тут произошло это знаменательное событие.

Старый якут торжественно развязал мешочек из телячьей кожи, осторожно достал из него что-то бережно завёрнутое в чистый белый платок. Движения Василия Ивановича были медлительны и важны, любопытство наше росло с каждым мгновением. Вот он осторожно протянул мне свёрток и сказал:

— Сам резал! Возьми.

Василий Иванович снял со стола руки, как бы говоря: «Теперь это уже не моё, ты хозяин!»

Я развернул платок и застыл от изумления, не в силах оторвать глаз от подарка старого якута.

Это была изумительная композиция, вдохновенно вырезанная старым мастером из той самой кости мамонта, что мы когда-то подарили ему.

…На ровной желтоватой, словно чуточку придымленной площадке приземляется самолёт. Он ещё весь в движении. Лыжи самолёта только–только коснулись чистого плотного снега. Замечательно удалось мастеру передать этот трепетный момент ещё летящей, но уже коснувшейся земли машины. А рядом незыблемо стоит белая рубленая избушка. Чёткими штрихами в ней оттенено каждое брёвнышко, каждое оконце, каждый кирпичик на махонькой трубе, Навстречу самолёту бежит группа якутов в меховых шапках, и на их маленьких круглых и плоских лицах выражены очень точно и очень верно тревога и надежда.

Сделал эту вещь Василий Иванович мастерски, одним дыханием, хотя и работал над ней несколько месяцев…

Нет, нелегка жизнь геолога–разведчика в тайге. Одних комаров вспомнишь — на душе тяжко становится. От них не спасали никакие накомарники. От холодов не спрячешься ни в какие меха. И все-таки стоило стать геологом, чтобы у тебя на письменном столе появилась эта чудесная костяная сказка, как добрая память о старом — друге Василии Ивановиче Матушкине!

Меня всегда удивляло обилие всяческой растительной снеди на Колыме.

В урожайный год кедровый стланик чёрен от тугих маленьких шишек, густо набитых орешками. А они жирные, и кедровое масло отменно вкусное.

Московских бы грибников в колымскую тайгу: вот бы утешились! После дождя под каждым берёзовым кустом целые выводки крепких толстопузых коротышей. Все грибное царство прижилось и щедро распространилось по Колыме: и скользкие жирные маслята, и хмуровато–солидные подберёзовики, и все многочисленное и многоцветное семейство сыроежек; как одуванчики, желтеют моховики на красноватых тундровых просторах, ну и, конечно, царь грибов—толстенький, с массивной шляпкой, плотный белый гриб. Смешно вспомнить, но мне попадались под карликовой берёзой экземпляры грибов больше самих берёзовых кустов. И не поймёшь, что под чем растёт—гриб под берёзкой или берёзка под грибом.