Чудная корова легко переплыла Дон, стряхнула с себя воду и спокойно пошла к стаду, которое пас Наташин отец. Корова была и в самом деле чудная: долговязая, безрогая, голубовато–серая, с толстой смешной губой.

Наташа побежала к отцу. Надо же было точно узнать, что это за странная корова.

— Это лосиха, дочка. Ты не пугай её. И сама не бойся. Она к нашему стаду приблудилась. То уйдёт, то опять придёт.

— Серенькая, — улыбнулась Наташа.

— Ну вот и хорошо, — сказал отец. — Значит, уже и окрестила. Пусть будет Серенькая.

Почти весь день у Наташи ушёл на то, чтобы поближе познакомиться с гостьей. Лосиха сначала с подозрением присматривалась к девочке: что это за странное существо бродит рядом? Да и Наташа побаивалась подходить к ней близко. Но уж очень хотелось угостить её коркой хлеба. С этой коркой на ладошке она и подступила к своей новой знакомой. Та насторожённо подняла голову и втянула ноздрями воздух. Так вкусно запахло с маленькой ладони, что лосиха не устояла перед соблазном и ловко подхватила угощение толстыми влажными губами. Наташа с трудом, но все же удержалась от того, чтобы не отдёрнуть руку, не испугала Серенькую резким движением. С этого и началась их дружба. Хлебные корки из Наташиных рук Серенькая брала с удовольствием. Наверное, они казались ей вкуснее травы.

А вечером из посёлка приехали женщины доить коров. Вместе с ними приехала и мать Наташи— Анна.

— Отпустила я тебя к отцу — вся душа изболелась, — вздыхала она. — Больно не храбрись возле коров. Скотина — она бодливая бывает. Как подденет рогом! И с лосихой этой осторожней. Подумает чего-нибудь, лягнёт копытом.

— Нет, не лягнёт. Серенькая у нас смирная, — Наташа засмеялась. — И бесстрашная: хлеб у меня из рук не боится брать. Губой, как ложкой, подцепит корку и жуёт.

Мама заплела Наташе косу, пощупала её голые пятки и опять вздохнула:

— Задубели совсем. Как деревянные сделались.

— Ничего, —спокойно, с улыбочкой, сказал отец. — С нежными пятками по степи не бегают. Зимой отмякнут.

— Ты, отец, хоть делами-то своими её не неволь. Пускай побегает. Наработается ещё.

— А я вчера сама Белобокую доила, —похвалилась Наташа. — Кулаками доила, как ты. Она у меня подойник выбить хотела, а я не дала.

Мама всплеснула руками:

— Так я и знала! Ой, Прохор, Прохор! Покалечат дитя твои коровы.

Прохор только усмехнулся в усы:

— Какая же она дояркина дочь, если корову подоить не может?

Мать оставила хлеба, сала и уехала с подругами домой.

Отца своего Наташа любила. Я его запомнил, каким он в класс к нам приходил. Чубатый, в выгоревшей армейской фуражке,. с щекотными, наверное, мягкими усами, он был добрый, как многие сильные люди, и ничего не боялся: ни ночной темени, ни степной грозы, ни буянящего в бурю Дона. Наташе хотелось быть такой же смелой, и она нарочно (выходила ночью в таинственно притихшую степь. Жутковато было идти в темноте по холодной росистой траве, но она все-таки шла; правда, возвращалась домой пусть и не совсем бегом, но чуточку быстрее, чем надо. Да ведь и то сказать: степь, ночь. Мало ли что…

Но ничего с Наташей не случалось, и она настолько осмелела, что в одну из своих ночных прогулок отважилась дойти до темневшей вдали лесной полосы. Дошла — и едва не умерла от страха. У кромки степного леса, в кустах скумпии, лежало что-то большое и тёмное. Оно шумно и жалобно дышало. Наташа не сразу сообразила, что это Серенькая. Обычно лосиха ночевала вместе с коровами за крепкой оградой из жердей, куда отец загонял стадо на ночь. Зачем же ушла Серенькая в лес? Осмелев, Наташа подошла ближе. Из-за тучки выглянула яркая луна. Наташе показалось, что лосиха смотрит на неё глазами, полными боли, и плачет. Девочка вдруг поняла, что Серенькая в беде, и со всех ног бросилась домой, разбудила отца.

— Пап, Серенькая умирает!.. В лесу. В кустах, — Она плачет.

Отец спокойно одевался, расспрашивая о случившемся:

— Ты зачем же ночью в степи оказалась?

Наташа утёрла кулаком слезы:

— Я не бояться училась. Как ты…

— А! —кивнул Прохор, —Это хорошо. Теперь сама знаешь: в степи ничего страшного нет ни днём, ни ночью. Но больше ночью в степь не ходи. Ночью люди спать обязаны… Где же ты лосиху оставила?

— У лесной полосы. С нашего края… Она умрёт?

— Не умрёт. Не бойся. Спи. Я теперь не скоро приду. Спи!

Прохор укрыл дочку одеялом, и она, успокоившись, крепко уснула.

Проснулась Наташа совсем поздно. В окошко било жаркое солнце.

На стуле у кровати лежали чистые трусики и майка. На спинке висело выстиранное платье.

«Мама была, — верно определила Наташа. —Это я всю утреннюю дойку проспала».

Она проворно вскочила, наскоро умылась, выпила кружку молока и только собралась бежать к отцу, как он сам показался на пороге.

— Серенькая живая? — крикнула Наташа.

Отец хитровато подмигнул ей: