Входим в ярангу. Здороваемся с пастухом. Он лежит на низких нарах, застеленных оленьими шкурами, под тёплым одеялом из заячьего меха. Хозяин чем-то болен, у него тугой, вздутый живот, рези. Я начинаю врачевать пастуха подручными средствами. Женщина варит собакам похлёбку из оленьего мяса, костей и крови. Делает она все молча, умело, но чувствуется её тревога за больного мужа.

— А как же олени? Кто пасёт? — спрашивает Попов.

— Собачка пасёт. Сейчас пригонит, — говорит хозяйка и молча продолжает своё дело.

В яранге чисто прибрано и даже уютно. Она освещена «летучей мышью», обогревается железной печкой с трубой, выведенной наружу.

За стенами яранги слышится яростный собачий лай.

— Наш Баттыкей олешек пригнал!

Женщина надевает шапку, оленью дошку. Вместе с ней встречать оленей выходим и мы. Попов успокаивает наших собак. К ногам хозяйки, яростно рыча на чужих, жмётся крепкая, небольшая, остроухая и остромордая (как и наши) собака с глазами злыми, умными и преданными. Это и есть оленегонная лайка Баттыкей, пригнавшая к яранге стадо оленей. Они сбились покучнее в затишке, у опушки лиственничного леска.

Хозяйка привязывает собаку у яранги к крепкому колу. Выносит большой котёл с похлёбкой. Вместе с Поповым она кормит собак. Едят собаки жадно и много — верный признак того, что они здоровы и завтра будут хорошо работать.

Между тем моё врачевание (оно очень несложно — большая доза касторки и мешочек горячей соли вместо грелки) оказывает своё действие. Почувствовав себя лучше, хозяин повеселел. Заулыбалась и его жена. Попов принёс пастухам большой пакет с мукой, чаем, сахаром. Хозяйка готовит ужин. Хозяин хорошо говорит по–русски и с увлечением рассказывает об оленегонных лайках. Кстати, их завезли на Колыму из ненецкой тундры, и они быстро и с пользой прижились на новом месте.

— Собака, она ведь тоже разная бывает, — не спеша, подбирая слова, рассказывает хозяин. — Трусливая бывает, и щенка своего может сожрать…

— В башку-то ей втемяшется, — вставляет явно для меня Попов.

— Всякую на племя не пустишь! И ведь зверь, а своё и у зверя берет. Подойдёт ей время щениться — шерсть она вокруг сосков выщипывать начинает.

— Мать! —улыбается хозяйка.

— Да ведь и то сказать: щенок у собаки родится совсем никудышный — слепой, глухой, без зубов. А шерсть у этих лаек знаменитая — длинная,1 густая, с тёплым подшёрстком.

Попов знает о собаках не меньше пастуха и профессионально поддерживает разговор.

— Шерстью только и спасается, —говорит он. — А то в тундре летом гнус заест, а зимой — стынь.

У жены пастуха свои мысли, женские:

— Ласку собачка любит…

— Пастух пока лайку свою обучит, — неторопливо ведёт рассказ хозяин, — набегается, что твой олень. Ну зато уж, если руку на собаку не поднимал, она ему хорошо послужит: и беглого оленя возвратит — в тундре полный обыск произведёт, а не упустит глупого, и стадо собьёт, и повернёт если надо, и на волка кинется…

Глухо и как-то неуверенно, словно проверяя самого себя, зарычал Баттыкей. Потом собака залаяла, заметалась на привязи. Хозяин насторожился:

— Собаке верить надо. Она зря лаять не станет.

Мы быстро оделись, схватили ружья, выбежали из яранги. Баттыкей рвался с привязи, яростно лая в сторону тундры. Олени мирно дремали поодаль от яранги, не чуя опасности, а она была совсем рядом. Против ветра, чтобы дух звериный уносило от стада, к табуну подбиралась пара волков. Две тёмные зловещие тени сторожко и осмысленно двигались к табуну, хоронясь от лунного света за кустами берёзы, за редкими стволами невысоких лиственниц. Хитрые звери, умные…

Попов и хозяин яранги выстрелили почти разом. Один волк метнулся в лес и пропал, другой остался на месте. И когда тушу серого недруга волокли к яранге, олени пугливо шарахнулись в сторону и сбились ещё кучнее. А Баттыкей при виде мёртвого врага успокоился и улёгся отдыхать на своё место у входа в ярангу.

ПОЧЕТНОЕ ПОРУЧЕНИЕ

Наш класс заканчивал школу много лет назад.

Разбрелись мы по разным дорогам. И, наверное, в суматохе житейских забот стали бы потихоньку забывать друг друга. Постепенно ослабела бы сила нашей товарищеской спаянности (а она казалась вечной и нерушимой!), если бы не Пал Палыч — наш школьный учитель, верный и добрый друг.

Оказывается, он помнил о каждом из нас, знал, где мы и кто мы. И однажды позвал нас в школу на сбор её первого выпуска, а это и был выпуск нашего класса.

Мы с радостью откликнулись на зов старого учителя, и со всех концов земли нашей съехались на старый степной хутор —в то место, где прошло наше школьное детство. Изменились мы, повзрослели…