Шрифт:
– Да, ей очень плохо. Телеграфировали в Г.
– А принцесса Елена?
– Она не пожелала ехать с нами, кажется, ей хотелось лечь на порог больной…
– А где барон?
– У ее высочества герцогини-матери, по крайней мере, был там, когда мы уезжали. Болен сказала, что он просил аудиенции у ее высочества.
– Ну, а фрейлейн фон Герольд?
Графиня пожала плечами.
– Все говорят о ней, – сказала она. – Мне жаль ее. Говорят, что герцогиня узнала о неверности своего супруга, а его высочество готов, кажется, сжечь весь мир…
– Господи, ведь скандал и должен был в конце концов произойти, – сказала Берг, пожав плечами. – Но где же находится гордая Клодина? Сидит в Совином доме и с нетерпеливой надеждой глядит на Альтенштейн или кинулась в пруд около замка?
Графиня Морслебен взглянула в ее лицо, и не пытавшееся скрыть удовлетворения, – дикая радость блестела в черных глазах. Она радовалась не изобличению преступницы, ведь сама она имела так мало прав причислять себя к праведницам.
– Милостивая государыня, – дерзко сказала графиня, – я все утро думала: кто это сказал, что, сидя под стеклом, нельзя бросать камни?
– Я спрашиваю: куда делась фрейлейн фон Герольд после такого проявления немилости? – повторила фрау фон Берг, покраснев от злости.
– Я не понимаю вас, Берг, – отвечала графиня, вкрадчиво, как только могла. – Вы знаете больше меня? Немилость, говорите? Да фрейлейн фон Герольд сидит у постели герцогини!
Фрау фон Берг, задохнувшись от злости, отправилась в комнату ее светлости принцессы Теклы, откуда давно раздавался оглушительный трезвон.
Глава 24
Герцогиня спала, во всем доме царила тишина, мертвая тишина.
В комнате ротмистра Риклебена сидел барон Герольд – он попросил у офицера разрешения оставаться у него, пока не будет известия о состоянии здоровья ее высочества.
Он взял предложенную сигару, но та постоянно гасла; открыл книгу, но не мог от волнения читать. Мрачная озабоченность лежала на лице барона, и мучительное беспокойство заставляло его беспрестанно ходить по комнате взад-вперед…
Фон Пальмер заперся в своей комнате и был в самом скверном настроении. Хорошенький денек выдался сегодня, право! Когда он утром вошел в кабинет с докладом о необходимых переделках дворца в резиденции, герцог встретил его с удивленным лицом, держа в руках распечатанное письмо от своего кузена, принца Леопольда, в котором тот спрашивал, почему гофмаршальство уже три года не платит фирме «Шмидт и Ко»? Глава фирмы обратился к посредничеству принца, потому что на прямые запросы относительно уплаты приходили только новые заказы и уклончивые ответы. А в последний раз был ответ, что если будут надоедать, то перестанут делать заказы.
Пальмер улыбнулся и сказал, что это простое недоразумение, но его высочество жестко выразил желание, чтобы оно как можно скорее было урегулировано.
Это неприятно, очень неприятно… Как будто этот торговец не должен постоянно давать в кредит, по крайней мере, до тех пор, пока он, господин фон Пальмер, не сможет удалиться в тихий уголок!
Одно утешение – иметь вблизи фрау фон Берг. Как она блистательно подвела развязку ко дню рождения принца! Старая герцогиня-мать оттолкнула Клодину – это неоценимо! Перед матерью даже его высочество не решится продолжать комедию. Чудесно! Великолепно!
Последние лучи вечернего солнца падали сквозь большое окно в комнату герцогини.
– Клодина! – прошептал слабый голос.
Девушка, погруженная в невеселые думы, встала и опустилась на колени у постели больной.
– Как ты себя чувствуешь?
– О, мне лучше, лучше, но я чувствую, что конец близок.
– Не говори так, Элиза!
– Есть тут кто-нибудь, кто бы мог нас услышать? – спросила герцогиня.
– Нет, герцог пошел к принцам, горничная – в соседней комнате, Катценштейн – у герцогини-матери, а сестра милосердия спит над своим молитвенником.
Больная тихо лежала и следила за солнечным зайчиком, который скользил по изображению мадонны.
– Почему ты не доверяла мне? – спросила она грустно. – Почему не сказала откровенно все?
– Дорогая, мне нечего было скрывать от тебя!
– Клодина, не лги! – торжественно сказала герцогиня. – Нельзя лгать умирающей.
Клодина гордо подняла голову.
– Я никогда не лгала тебе, Элиза!
Горькая улыбка скользнула по бледному, изможденному лицу больной.
– Ты мне лгала каждым взглядом, – ужасно ясным и холодным голосом сказала она, – потому что любишь моего мужа…
Крик перебил ее, и голова Клодины тяжело упала на красное шелковое одеяло. То, чего она боялась, было высказано женщиной, которую она так глубоко и преданно любила.
– Я тебя не упрекаю, Клодина, я хочу только, чтобы ты обещала мне после моей смерти…
– Милосердный Боже! – девушка вскочила. – Кто пробудил в тебе это ужасное подозрение?
– Подозрение? Ты бы лучше спросила меня, кто открыл мне глаза на ужасную действительность. И он… он любит тебя, любит! – шептала дальше герцогиня. – Боже, это так естественно!