– Нет, нет! – вне себя воскликнула Клодина, заламывая руки.

– Ах, перестань, – попросила усталым голосом герцогиня. – Продолжим наш разговор, я должна сказать еще многое.

У Клодины кружилась голова. Что можно сделать, чтобы доказать свою невиновность?

Щеки больной раскраснелись, она тяжело дышала.

– Элиза, поверь мне, – молила девушка. – Я…

Больная внезапно поднялась.

– Можешь ли ты поклясться мне, – убийственно-спокойно сказала она, – что между тобой и герцогом ничего не было сказано о любви? Поклянись мне в этом памятью твоей матери, и, если ты сможешь это сделать перед умирающей, я поверю тебе и буду думать, что мои собственные глаза обманули меня.

Клодина стояла как каменная. Губы ее шевелились, но из них не вырвалось ни звука, и она, совершенно уничтоженная, понурила голову. Герцогиня опустилась на подушки.

– Ты не можешь решиться на это, – проговорила она.

– Элиза! – воскликнула наконец Клодина. – Поверь мне! Поверь! Боже, что мне сделать, чтобы ты поверила? Повторяю тебе, ты заблуждаешься!

– Тише, – сказала герцогиня с презрительной улыбкой.

Вошел его высочество.

– Как ты себя чувствуешь, Лизель? – нежно сказал он и хотел поправить на ее лбу влажные волосы.

– Не трогай меня! – проговорила герцогиня, и ее глаза расширились. – Все прошло, – прошептала она.

Клодина бессильно прислонилась к двери. Герцог подошел к ней и тихо спросил:

– Герцогиня бредит?

У Клодины грудь разрывалась от отчаяния; она зажала рот платком, чтобы удержать готовое вырваться рыдание, и, шатаясь, вышла в другую комнату. Герцог со страхом пошел за ней.

– Что случилось? – спросил он.

Глаза больной были устремлены на дверь, за которой исчезли оба.

Ужасная, непереносимая боль сковала ее голову. Она лежала со сжатыми кулаками и горящими глазами. Клодина не захотела сознаться даже перед умирающей! Она так хорошо отнеслась ко всему, хотела сама благословить их перед смертью, чтобы они принадлежали друг другу всю жизнь. Это было бы мщением за ее разбитое счастье. А Клодина, Клодина! Каким же испорченным созданием была она, если решилась призвать небо в свидетели своей невиновности!

Гнетущий страх сдавил грудь несчастной.

Ее муж снова вошел, подошел к постели и испытующе посмотрел на нее. Клодина, овладев собой, принесла стакан с водой.

– Выпей, Элиза, – сказала она, наклоняясь и поддерживая рукой голову герцогини. – Это капли, которые помогают тебе.

Герцогиня лежала с крепко сжатыми губами. Ее большие темные глаза пристально посмотрели на бледное лицо молодой девушки, потом на мужа.

Стакан в руке Клодины задрожал.

– Выпей же, – сказала она изменившимся голосом. Раздался дикий крик, и стакан был выбит из рук Клодины.

– Яд! – пронзительно вскричала герцогиня и вскочила с безумным видом, вытянув с отчаянием руки. – Яд! На помощь! Неужели мой конец недостаточно скор для вас?!

Она без сил упала, и новый поток крови излился на ее белую одежду и постель.

Клодина, упавшая было на колени, в ужасе вскочила. С нечеловеческой силой овладела она собой, позвонила и помогла поднять больную, которую герцог, глубоко потрясенный, прижал к своей груди.

– Лизель, – повторял он. – Лизель… О великий Боже!..

Герцогиню уложили в постель, и она лежала с закрытыми глазами, как мертвая.

Вновь началась суета. Старый доктор с озабоченным лицом склонился над больной. Он посмотрел на часы, пощупал слабый пульс и покачал головой.

– Профессор прибудет в девять часов, – прошептал он плачущей старой герцогине. – До тех пор надо быть спокойными, не показывать страха. Лучше всего, чтобы ее высочество оставалась в привычном обществе, я буду пока в соседней комнате.

– Клодина! – прошептала больная. – Клодина!

Герцогиня-мать оглянулась, ища глазами молодую девушку, но та исчезла. Старуха в страхе вышла в коридор и спросила, где комната фрейлейн фон Герольд. Но дверь была заперта, и за ней не слышалось никакого движения…

Клодина почти лишилась сознания в своей комнате, мысли ее путались. Вот до чего дошло! Свет считает ее любовницей герцога, и его жена умирает с этим бредом!

О, отчаяние ее безумной гордости! Даже если она достанет звезду с неба для подтверждения своей невиновности, все равно никто не поверит – ни умирающая, ни живущие, ни даже тот, который предостерегал ее и которого она оттолкнула. Один Бог знает, что она чиста, но Бог не творит больше чудес… Потеряна! Погибла! Она стала позором своей семьи, теперь все будут показывать на нее пальцами и говорить: «Смотрите, смотрите, вот та, которая разбила сердце нашей бедной герцогини».