– Ну, барон, – говорила она, – наконец-то вас можно увидеть. Знаете ли, я сердита на вас – вы до сих пор не появились у нас.

– Это не совсем справедливо, ваша светлость. У меня тут было много дел, и, кроме того, не принято наносить визиты в день своей свадьбы.

– День свадьбы? – со смехом воскликнула старуха. – Я нахожу, что вы выбрали странное время для шуток: герцогиня смертельно больна! Действительно, Лотарь, вы иногда очень странны. Разве вы не знаете, что герцогиня в любую минуту может умереть?

– Я, ваша светлость, очень далек от шуток. Я сам потрясен известием о пожелании герцогини, чтобы наше венчание состоялось сегодня, если, конечно, моя невеста согласится.

– Желаю счастья, барон! Но почему же вашей невесте не соглашаться? – насмешливо спросила принцесса. – Она так быстро согласилась на помолвку, за которой, конечно же, должно последовать и венчание. Впрочем, что за странный каприз со стороны ее высочества?

– Странный? Неужели так странно желание ее высочества увидеть, что счастье двух людей обеспечено, что они достигли пристани и избежали всех мелей и скал, которые угрожали им до свадьбы? Признаюсь, что не нахожу это странным и с благодарностью принимаю такой каприз.

– Вы раньше не нуждались в защите, Герольд. С каких это пор чувствуете вы себя таким слабым? Ведь вы сумели добиться моего согласия, когда я отказала вам в руке своей дочери? Давно ли вы стали бояться сильнейшего, скажем лучше, могущественнейшего, или…

– Я не боюсь честных врагов, – медленно сказал Лотарь, и каждое его слово звучало уничтожающе. – Ваша светлость, вероятно, знает из басни, что лев всегда великодушен. Его я не боюсь как противника, а боюсь змей, которые подползают, крадучись, и отравляют своим ядом невинных. Я не могу оградить свою будущую жену от злых наговоров, пока не обвенчаюсь с ней, потому что мне приходится бороться здесь неравным оружием. Несмотря на мою продолжительную жизнь при дворе, интриги чужды мне, я так же не в силах разобраться в них, как в шумерской клинописи, и боюсь, ваша светлость, что никогда не научусь этому, несмотря на самые блестящие примеры.

Принцесса сделала вид, что не поняла его, и продолжила прерванную речь.

– Или, – повторила она, – вы не будете уверены в верности своей невесты, пока она не будет связана клятвой?

– Ваша светлость, вы отчасти правы, – вежливо ответил он. – Я не боюсь за верность и постоянство моей невесты, но меня волнует, простит ли она мне, что я так дерзко стал на ее пути и почти насильственно вырвал ее согласие.

Старая принцесса сухо рассмеялась.

– Можно подумать, милый барон, что, если ваша невеста не простит вас, вы лишите себя жизни или сделаете еще что-либо ужасное.

– Лишить себя жизни? Нет! У меня есть дочь, которой она принадлежит, но я буду несчастным, одиноким человеком, ваша светлость, потому что я бесконечно люблю свою невесту.

Клодина вышла из-за шкафа. Она увидела принцессу в черной мантилье, и ей показалось, что пальма закачалась над головой. Лицо покраснело от неприятного изумления и пришлось схватиться за выточенную львиную голову, потому что голос ее светлости сказал с неописуемым презрением:

– Ваша любовь, барон, не гарантирует мне достоинств будущей мачехи моей внучки.

– Вероятно, – резко возразил он, – ваша светлость еще раз желает услышать от меня, что я требую права заниматься воспитанием Леони для себя одного. За то, как оно будет идти, я с радостью беру ответственность на себя. Та, которая станет матерью ребенка, в моих глазах благороднейшее существо в мире! Никогда ее мысли не сходили с пути, указанного честью и высокой нравственностью. Моя невеста из любви к больной подруге могла забыть, что тысячи завистливых и злобных языков осуждают и ложно объясняют ее поведение, – это еще более возвышает ее в моих глазах. Оставаться достойной уважения в свете, желающем уничтожить тебя, твердо держаться того, что считаешь своим долгом, зная, что все иначе трактуют твое поведение, исполнять добровольные обязанности, налагаемые дружбой, в которой все сомневаются, – для этого требуются необычайная душевная чистота и твердость духа – качества, которые я до сих пор напрасно…

– Лотарь! – воскликнула Клодина.

Стеклянный купол зашатался перед ее глазами, ей казалось, что пол уходит из-под ног, и в тот же миг она почувствовала себя в его объятиях.

– Клодина! – услышала девушка его голос.

– Не будь так резок, – прошептала она, – не будь так резок. Тяжело знать, что другие сердятся, если ты так счастлив…

Они были одни. Клодина смотрела на него своими прекрасными, блестящими от слез глазами.

– Молчи, – сказала она, закрывая ему рот своей рукой. – Молчи, Лотарь, сейчас не время предаваться счастью. Наверху царит смерть…

– Но ты не будешь противиться желанию умирающей? – неуверенно спросил он.

– Не буду.

– И мы поедем домой, в наш тихий Нейгауз, Клодина?

– Нет, о нет, – категорически возразила она. – Я не уйду от нее, так сильно страдавшей из-за меня, пока она жива. Я теперь ничего не боюсь, потому что знаю, что ты мне веришь и не сомневаешься во мне. Поезжай пока путешествовать, я еще раз даю тебе отпуск, и когда ты вернешься, когда мое сердце будет в состоянии снова радоваться, когда я буду считать себя вправе быть счастливой, – тогда я приду к тебе…