— Не слушайте ее, — только и успел проговорить я.

Однако Ланенский не услышал меня. Расправа занимает какое-то мгновение, хотя в моем воображении она затягивается надолго. Я наблюдаю, как вращаются налитые кровью голубые глаза, как слюна брызжет с толстых лоснящихся губ управляющего «Миллениума» и белыми пузырящимися каплями остается поблескивать в дегтярной растрепавшейся бороде. Интересно, красит он ее или радикально-черный цвет сохранился с молодости? Именно эти бестолковые мысли почему-то занимают меня в данный момент больше всего, сводя на ноль всякую реакцию. Я получил чудовищный удар в лицо, пролетел через всю комнату и прихожую, спиной открыв входную дверь. Следующий удар, уже слоноподобной ногой, заставил меня скатиться вниз по лестнице и протаранить головой мусоросборник. После чего наступили темнота, тишина и пустота…

— …неча тут пьяному валяться не в какой-нибудь коммуналке чай здеся люди солидные живут им такого безобразия не надобно итак все кровью захаркал еще и наблюешь вона отсюда покуда милицию не вызвала или кого из жильцов не попросила тебя вышвырнуть тута люди серьезные вмиг бультерьерами затравят.

Я открыл глаза. Надо мной склонялась старуха уборщица и уже вовсю охаживала меня половой тряпкой. Стоически терпя эти удары, я взглянул на часы. Без сознания я провалялся всего минут пятнадцать, а поначалу показалось, что целую вечность. И все же любопытно, красит ли бороду Виктор Евгеньевич? Застонав, я поднялся на ноги и поплелся вниз по лестнице, забыв о существовании лифта. Только выбравшись на улицу, ступив в липкий весенний снежок, я понял, что на ногах нет ботинок. Они остались там, в квартире, куда меня так навязчиво зазывали и откуда… Впрочем, не будем о грустном, Галкин. Ладно, что у тебя есть деньги на такси и ты спокойно можешь уехать отсюда.

К подъезду подрулила красная машина. Само собой, иномарка. Здешние жильцы сесть за руль отечественной постыдятся. Потухли фары, затих мотор, открылась дверца. Вот так встреча! Из салона появился жгучий брюнет, писаный раскрасавец Владислав Ланенский. Проходя мимо, он брезгливо взглянул в мою сторону, даже намеревался демонстративно плюнуть, но передумал и остановился.

— Ты, что ли, сыщик? — с наигранным удивлением осведомился он. — Чего позабыл-то здесь? И штиблеты где потерял?

Его черные кудри поигрывали на легком вечернем ветерке, глубокий синий взгляд выплескивал издевку и презрение.

— Да вот, развлекся немного. — Я уже в который раз проглотил горечь оскорбления и легкомысленным кивком указал на светящиеся окна последнего этажа.

Владислав отреагировал мгновенно.

— Ты… с Ингой? — прошептал он ошеломленно, подался вперед, даже занес руку для удара.

Этим он дал мне возможность немного поучить его. Перехватив тонкое запястье парня, я сделал ему подсечку и отправил отдыхать в склизкое месиво на обочине дороги.

— Лежать! — рявкнул я, когда он предпринял попытку вскочить и броситься на меня с кулаками. — Сильно же тебя зацепила эта кошка. Хочешь отбить у папаши? Добрый совет: лучше не рискуй. Он за нее башку оторвет. Я с Ингой всего лишь мирно беседовал, — здесь я слегка покривил душой, — когда он вошел в квартиру, заметил на пороге мои ботинки и стал все крушить.

Весь шарм Владислава, вся его глянцевая показная красота куда-то испарились, передо мной в подтаявшем сугробе полулежал-полусидел жалкий, обманутый в своих похотливых фантазиях парень.

Я недооценил его. Словно выпущенное катапультой, его длинное гибкое тело вылетело из сугроба, сшибло меня с ног, и вот уже Владислав пролет за пролетом штурмовал лестницу, а я едва поспевал за ним, слабо надеясь, что смогу воспрепятствовать неизбежному кровопролитию. Оказалось, он был неплохо натренирован — даже достигнув последнего этажа, ничуть не запыхался. У входной двери остановился, но не звонил и не стучал в нее, а вогнал в замочную скважину ключ: щелк — и Ланенский-младший уже в квартире… Тут на площадку вбежал и я, прыснул нервным смешком (получается, у них у всех есть по комплекту ключей от этого любовного гнездышка, неплохо, чтобы был и у меня), автоматически выдернул из замка оставленные им ключи, бросил в просторный карман кожанки.

Дальнейшее действие развернулось на кухне, где Ланенский-отец, смахнув всю утварь со стола, перегнул поперек него Ингу, навалился сзади, кряхтел и рычал.

— Убью! — теперь уже завопил сын, бросился отцу на спину, оплел руками его короткую жирную шею, напряженными длинными пальцами нащупывая глаза — выцарапать, выдавить, вырвать.

Генеральный директор разразился ругательствами, двинул назад локтем, и Владислав, как совсем недавно и я, воспарил над полом, врезался в стенной шкаф, вдавив его дверцы внутрь. Но злоба его была слишком велика. Еще не отойдя от боли и шока, он вскочил и провел два правильных боксерских свинга в голову отцу. Бесполезно, Виктор Евгеньевич даже не почувствовал ударов, зато приложил своему отпрыску так, что тот повторил свой полет уже с более тяжелыми последствиями. Смуглое лицо молодого человека заливала кровь, он грохнулся на спину, что-то хрипел и сучил ногами. Но на этом пузан не успокоился. Забыв об Инге и о своей страсти к ней, он взгромоздился на Владислава и стал неистово колошматить его головой об пол. Я пытался оттащить Виктора Евгеньевича, заламывал ему руки, лупил по почкам. Еде-то рядом визжала и металась полуголая Инга. Оставалось последнее. Задрав куртку, я стал вытягивать пистолет. Хороший удар рукояткой по затылку, несомненно, выведет на время из строя обезумевшего управляющего и спасет жизнь его сыну, хотя особых симпатий я к нему не испытывал. Но я опоздал. Ланенский-старший отмахнулся от меня, как от назойливой мухи, я опрокинулся навзничь, в голове зашумело, перед глазами поплыло. Еще немного — и я снова потеряю сознание.

Не потерял, а, наоборот, в следующую минуту окончательно пришел в себя. Рядом кто-то громко хрипел, наверху жалобно икал. Икала Инга, держа в руке чугунную сковородку. Хрипел Виктор Евгеньевич Ланенский, только что ощутивший затылком всю прелесть ее тяжести.

— Я не хотела… не хотела его убивать… — бормотала девушка. — Но иначе… иначе он бы убил Владика…

Она больше не растягивала слова, не выглядела такой карикатурной. Она даже мне нравилась. Я пощупал толстосуму пульс, осмотрел голову.

— Ты не убила его, просто вырубила, — успокоил я Ингу. — Владиславу досталось больше. Подай воды, приведем его в чувство и умоем лицо.

Менеджер «Миллениума» зафыркал и открыл глаза. Восстанавливался он на редкость быстро, не стонал и не плакался. Я сделал вывод, что он не такой и слюнтяй, каким бы я хотел его видеть. Выбравшись из-под отца и даже не спросив, что с ним, он направился в ванную. Меня он тоже не замечал.

— Собирайся, Инга! — выкрикивал он оттуда. — Мы уезжаем. Я не оставлю тебя с этой жирной мразью. И пусть только попробует нам помешать. Клянусь, убью.