— Нельзя ли поподробнее?

— Гели желаете, — вздохнул Валерий Игоревич. — Преступление было совершено спустя четыре месяца после того, как они закончили университет. В квартиру Солонков проник через лоджию, а на лоджию попал по пожарной лестнице. Над Пастушковыми жила некая полоумная особа, он ей представился инспектором пожарной безопасности, и дело выгорело. Но, выходя уже через дверь, Солонков столкнулся с соседом, сцепился с ним и основательно покалечил.

Когда его задержали на следующий день, похищенного при нем уже не было. На него надавили, и он сказал, где оставил деньги. Как говорится в протоколе изъятия, у восемнадцатилетней Людмилы Гориной, являвшейся студенткой того самого университета, который заканчивал Солонков. Скорее всего, там они и познакомились. Деньги находились в плотной бумажной упаковке, Горина к ним не прикасалась, сказала, что даже понятия не имеет, что там лежит, думала, какая-то книга, оставленная у нее Александром. Единственное, в чем она созналась, — что уже год как они любовники.

— Насчет книги умнее не придумаешь, — заметил я едко.

На губах Валерия Игоревича блуждала горьковатая понимающая улыбка.

— Следователя, который вел дело, тоже не убедило такое объяснение, — рассказывал Голубев. — Он начал наводить справки и выяснил, что раньше девица была проституткой, причем среди ее клиентов были уважаемые, в основном пожилые люди, хорошо платившие за любовь слолитой. Когда же Горина выросла из этого возраста, она не пожелала быть заурядной девочкой на ночь. Но к деньгам она уже привыкла, и единственное, что сделала, — это поменяла профиль. За полтора года до преступления Александра Людмила проходила свидетельницей по делу о вымогательстве. Рэкетира взяли с поличным, и не то чтоб у него соответствующее прошлое… Парень из приличной семьи, тоже студент вуза… Как попал в СИЗО, сразу понял, чем пахнет, и выложил все чистосердечно. Встретил, окрутила, влюбила, начала презирать… Вот он и решил показать себя героем. Кстати, тот самый парень, не дождавшись суда, удавился в камере.

Вся эта история стала меня изрядно забавлять.

— Валерий Игоревич, вам еще не стыдно за сильнейшую половину человечества? — обратился я к следователю.

— Извините, я не вижу здесь ничего смешного, — отреагировал Голубев.

— Это и не смешно, — ответил я. — Это трагифарс. Как я понял, Горину по тому делу не привлекали?

— Представьте себе, нет. Не нашлось ни одного свидетеля, чтобы подтвердить… да что там подстрекательство!.. хотя бы их крепкую связь! А Людмила заявила, что только здоровалась с этим парнем и не виновата, что у того оказалась неустойчивая психика. Парень был на самом деле излишне впечатлительный, «тепличное растение», вроде бы так похожих называют…

— А в случае с Александром Солонковым?

— Тем более. Когда приговор уже зачитали, он просил у нее прощения, что так опозорил, впутал в историю…

Я поинтересовался, где сейчас эта Людмила Горина. Следователь только развел руками:

— Послушайте, я же не Господь Бог! Где она? С кем? Какое это имеет значение? В нынешнем деле она не замешана.

— Неужели?! — воскликнул я. — Зато люди, которые знали ее в прошлом, умирают один за другим. Лена Стрелкова, Александр Солонков, Федор Пырин в реанимации…

Голубев смутился.

— Разумеется, мы найдем ее. Но с того времени прошло восемь или девять лет, нельзя даже предположить, кем она стала.

Следующее признание далось следователю нелегко.

— Я запрашивал дело о краже у Пастушковых из архива, и это дошло до прокурора, — рассказывал Валерий Игоревич. — Он этим тут же заинтересовался. Пришлось озвучить нашу версию, в частности, что между той кражей и нынешними преступлениями может быть связь. Догадываетесь, что было потом?

— Вас серьезно предупредили.

Интеллигентный следователь покачал головой:

— Теперь так грубо не работают. Мы разговаривали в неофициальной обстановке.

Я тоже был следователем и понимал смысл подобных приватных бесед. За бесконечной чередой туманных фраз улавливался тонкий намек: делу не стоит давать широкий ход. Любая допущенная в расследовании неосторожность может скомпрометировать честного предпринимателя и запятнать офицерский мундир. Не нужно забывать, что у г-на Пастушкова здесь открыто крупное акционерное общество и различные кривотолки о хозяине негативно скажутся на курсе ценных бумаг, а от этого в первую очередь пострадают многочисленные вкладчики. Прокурор ни словом не заикнулся о своих вложениях, но становилось ясно, что официальное расследование начинает сворачиваться.

— Если вы найдете какие-то улики против Пастушкова, — жарко сказал Валерий Игоревич, — я обещаю, что доведу это дело до суда. Что же касается информации, можете полностью на меня положиться.

Меня несколько насторожила внезапная готовность Голубева к безвозмездному с его стороны сотрудничеству.

Что скрывалось за этим? Хитроумный замысел, желание мстить за фактически отобранное дело или внутреннее благородство и честность? Мы впервые пожали друг другу руки, и по пожатию следователя я пытался угадать истинность его намерений. Пожатие было твердое и горячее. Мне очень хотелось видеть в Голубеве честного человека.

Если я и доживу до пенсионного возраста, то зрелище буду являть жалкое, вы уж поверьте. Нечто этакое обрюзгшее в инвалидной коляске с безвольно касающейся груди лысой головой и безумным взглядом. Иннокентий Георгиевич, несмотря на свои годы, оставался в прекрасной физической форме. Он сделал несколько кругов возле своего дома и теперь занимался на спортивной площадке во дворе. Одет он был в слишком яркий спортивный костюм и вязаную шапочку с большим помпоном, поэтому я и заметил его издалека. «Молодящийся старик, — подумал я. — Был бы еще таким же общительным».