— Пожалуйста, мадам.

Взлетают цены, стучит молоток.

— Русский суперавангард. Картина Анастасии Стрелецкой «Вторая мировая война»…

Синим шелком занавешенную картину выносят из хранилища и устанавливают на возвышении. Разговоры гаснут.

Тишина. Два служителя, как бы не сговариваясь, по какому-то им одним известному знаку разом сдернули шелк. И зал замер.

Такого Париж еще не видел.

По серому холсту — две красные полосы. Одна над другой. А поперек, перечеркивая их, две черные.

Ошалел зал, обезумел. Такого еще не было.

И вдруг взорвало почтеннейшую публику. Вдруг затопали, засвистели. Вдруг заржали, заголосили, завизжали. Ах, до чего же французский народ умен и находчив! Под самый занавес хозяева аукциона решили шуткой гостей повеселить. Шутка удалась. Почтеннейшая публика сползает с кресел. Смех заразителен. Смеховая индукция иногда поражает сразу всех. Это и случилось. Люди валятся под мягкие плюшевые кресла, слезы смеха душат, смех — до икоты, до нервного вздрагивания. Смех может быть убийственным. Смех может довести до смерти. Это опасно! Можно захлебнуться смехом, как водой Ниагарского водопада. И в этой ситуации служители в белых перчатках должны бы разносить воду со льдом, которая одна только и может успокоить смеющихся. Но не могут служители спасать почтеннейшую публику от смеха — они сами по полу катаются.

И возопил элегантный:

— За такую картину я не дам франка, а десять су — самая ей цена!

— Помилуйте, — вырываясь из давящего смеха, возразил длинный с молотком, — десять су надо отдать за раму да тридцать за холст, если за картину вы платите десять су, то получается целых полфранка.

И снова волна смеха навалилась, народ поприжала, всех голоса лишив.

— Итак, цена предложена. Мадам, мадемуазель, месье! Полфранка — раз… Полфранка — два…

— Даю франк! Повешу эту картину в своем сортире!

В ответ — смех до икоты.

— Два франка! Буду спрашивать своих гостей, что в этой картине не так. Я просто повешу ее вверх ногами, и пусть кто-нибудь догадается!

— Три франка!

— Четыре!

— Пять франков!

Смех стихает. Насмеялись. Одна и та же шутка, повторенная десять раз, не смешит.

— Семь!

— Восемь.

Когда из заднего ряда хохмы ради прокричали десять франков, было уже совсем не смешно. Это звучало уже неприлично. Потому больше не смеялись. Но цена названа, и длинный с молотком должен довести представление до конца — таковы правила аукциона:

— Итак, мадам, мадемуазель, месье, предложена цена в десять франков. Цена неслыханная на нашем аукционе. Но что ж. Десять франков — раз…

И тут в правом дальнем углу поднялась рука.

Не понял длинный с молотком:

— Вы что-то желаете сказать?

— Я ничего не желаю сказать. Я просто желаю купить эту картину.

— Вы желаете заплатить больше десяти франков за эту мазню?

— Я желаю заплатить больше десяти франков за этот шедевр.

— Хорошо. Пожалуйста. Одиннадцать франков!

Тут же поднялась рука в другом углу.

— Двенадцать!

Но и первая рука не опускалась.

— Тринадцать! Четырнадцать! Пятнадцать!

Оба господина рук не опускали. И тогда длинный с молотком объявил:

— Двадцать франков!

Столь высокая цена не смутила обоих.

— Двадцать пять, тридцать, тридцать пять, сорок!

В зале зашептались.

— Пятьдесят! Шестьдесят франков!

Кто-то в тишине закашлялся нервно.

— Восемьдесят пять! Девяносто!

Когда длинный объявил сто, зал замер. Но торг продолжается:

— Сто десять франков! Сто двадцать! Сто тридцать!

Стенографисты в таких случаях зафиксировали бы движение в зале.

— Двести! Двести двадцать! Двести сорок!

Есть такая ситуация: все вокруг прямо из ничего делают счастье и деньги, а тебе, дураку, непонятно, как это делается. И тогда к сердцу волнение подступает. Заволновался зал. Господин в правом углу — явно русский. По морде видно. И в левом углу — тоже русский. Цена уже проскочила пятьсот франков, а они друг другу не уступают.

— Семьсот пятьдесят! Восемьсот!

Но ведь русские понимают в искусстве. Не так ли?

— Тысяча франков! Тысяча сто!

У господина справа обтрепанные манжеты. У господина слева грязный, засаленный галстук. Все ясно: какие-то богатые люди выставляют подставных, чтобы своим присутствием не привлекать излишнего внимания к шедевру, который купить хочется, чтобы цену не вздувать.

— Три тысячи! Три тысячи триста!

Борьба продолжается.

— Пять! Пять пятьсот!

Эксперт с лупой выскочил на возвышение, просмотрел мазки и кому-то утвердительно кивает в зал: сомнений нет, это действительно ее кисть. Вне сомнений — это работа той самой Стрелецкой.