— Я когда-то срочную служил в Сибири, — продолжил Гуров. — Нашу часть, когда рухнул Советский Союз, тоже расформировали. Вот я и решил завернуть в Пинск, посмотреть, послушать ветеранов, перенять, так сказать, ваш опыт по сохранению памяти о части, о сослуживцах, о страничке истории, о судьбах людей и той эпохе.

— Как вы хорошо говорите, — с уважением сказала Ольга. — Наверное, вы хороший писатель. Смотрю я туда вон, за окно. Сколько лет отдано!.. Я тысячи раз выходила к мостику, где садилась в дежурную машину и ехала на работу в первый дивизион. Вот она, вся моя жизнь. А потом дочь выросла, часть расформировали, друзья и знакомые разлетелись. Остался у меня только этот дом и воспоминания.

Гуров догадался, что сейчас из глаз женщины брызнут слезы. Ему стало очень неприятно, что он стоит и разыгрывает свою роль, будоражит нервы, память человека, для которого это и в самом деле вся жизнь. А что делать? Признаться, что он из российской полиции, что приехал разобраться в причинах смерти человека, который был частью ее воспоминаний? Так Ольгу уже, наверное, десятки раз тут расспрашивали. Тогда между ними сразу же неизбежно и закономерно встанет железобетонная стена неприязни, недоверия, а может, и ненависти.

«Нельзя, надо терпеть, делать свою работу, — подумал Гуров. — Да, иногда мне приходится причинять неприятности ни в чем не повинным людям. Я чем-то похож на хирурга. Мне часто приходится делать людям больно, чтобы им потом жилось лучше.

Так вот и в данном случае. Раскрытие этого преступления сделает лучше жизнь многих людей, ибо очистит землю от присутствия еще одного негодяя, убийцы, потенциально опасной личности. Или нескольких, потому что организаторы и заказчики — это тоже весьма зловещие персоны. Только вот есть ли они или Рыбников убит исключительно на бытовой почве?»

— Я вас понимаю, Оля. — Голос Гурова прозвучал слишком участливо, с какими-то неестественными интонациями, откровенно противными для него самого. — Ребята тут немного рассказали мне. Вы уж их извините. Они по доброте и исключительно из чувства симпатии к вам это сделали.

— Про Володю Рыбникова? — догадалась женщина.

— Да, про него. У вас была любовь?

— Как вам сказать… — тихо ответила Ольга.

«Сработало! — понял Гуров. — Мне удалось вызвать у женщины чувство доверия к себе, желание выговориться, поделиться. Теперь не порвать бы эту тонкую нить взаимопонимания, не сорваться на типичный допрос. Люди эти интонации быстро чувствуют и тут же замыкаются в себе».

— Теперь уже не знаю. — Ольга повела плечом, глядя куда-то вдаль, за кроны сосен. — Тогда, наверное, казалось, что увлечена. А теперь я понимаю, что просто мечтала наконец-то выйти замуж за достойного человека, который любил бы меня и мою дочь, выдернул бы меня отсюда, из этой серой жизни. Это я сейчас так говорю, а тогда была наивная, по молодости родила ребенка, верила, что… Нет, не особенно уже верила. Очень часто меня заставляли разуверяться. Слишком много было вокруг мужчин, желавших лишь затащить меня в постель.

— Рыбников был другим?

— Рыбников тоже пытался меня поцеловать. — Ольга усмехнулась. — Был такой момент, когда мы шли с ним вдвоем по лесу. Да, он не сдержался и поцеловал меня. Я тогда была в замешательстве. С одной стороны, мне было приятно, а с другой… Одним словом, я ему сказала, что и он такой же, как и все прочие. Парень так огорчился из-за моих слов, что я невольно поверила, что он не такой. Но Володя ведь почти не говорил о любви, не обещал чего-то. А Носков был другим. Наглее, что ли, самоувереннее, решительнее. Одиноким женщинам с ребенком на руках такие мужчины нравятся больше. Тем более что он звал уехать с ним, выйти за него.

— Сейчас вы скажете, что они подрались из-за вас, — с уважением произнес Гуров.

— Не знаю. Наверное, нет. Скорее, каждый подумал, что другой ему конкурент и что ловить тут больше нечего. Уехали оба, и все закончилось.

— А этой осенью вы с ними виделись?

— С Колей Носковым нет. Боюсь, что ему было бы неприятно смотреть мне в глаза. А Володя приезжал ко мне, две ночи ночевал с мужиками вон в кухне.

Гурову показалось, что в голосе женщины проскользнули какие-то загадочные нотки. Стоит ли спрашивать хоть намеком? Ольга хорошо выглядит, но ей все-таки за пятьдесят. Да и деревенская жизнь отнюдь не молодит, не способствует тому, чтобы смотреться хотя бы на свои годы.

Так переспали они по старой памяти или нет?

Тут Оля сама ответила на все вопросы. Наверное, женщине хотелось выговориться. А писатель — это как-то располагает к откровенности. Он вроде как существо без пола и возраста.

— В первый же день они его привезли. Не прямо с вокзала, конечно. Сначала в музей, потом на остатки своей площадки. Для меня было главным, что он не испугался, не постеснялся и приехал с ними. Мы ведь какое-то время после его увольнения в запас еще переписывались. А потом…