– Вот здорово! Рассел, а почему ты мне ничего не сказал про конкурс? Я тоже хочу поучаствовать.

– Ты опоздала, Элли. Все сроки давно истекли. Я уже послал свой рисунок.

– И кого ты нарисовал?

– Ну, ясно, кого… – бурчит Рассел и указывает пальцем на слонят.

– Но ведь это я придумала! – меня захлестывает возмущение.

– Ничего подобного. У слоника Элли уши гораздо больше, хобот не такой морщинистый и совсем другое выражение.

– А вот и нет. Когда слоник Элли счастлив, он тоже отставляет ногу и высоко задирает хобот, – я тычу пальцем в рисунок Рассела.

– Все счастливые слоны одинаковые, – Рассел легонько щелкает меня по носу. – Не дуйся, Элли. У тебя нет авторского права на всех мультяшных слоников.

Он пытается меня поцеловать, и я ему отвечаю, но без прежнего пыла. Он украл у меня слоника Элли. Моего слоника. Я чувствую себя малышом, у которого отняли любимую плюшевую игрушку. Понимаю, что веду себя по-детски, но мне обидно до слез. И до чего низко с его стороны – ни словом не заикнуться про конкурс. Мы ведь могли бы вместе к нему готовиться. Но теперь это уже не важно. Подам работу самостоятельно. А Рассела даже спрашивать не буду. Вообще ничего ему не скажу.

Рассел пытается уложить меня рядом с собой на темно-коричневую кровать, но у меня пропало все настроение. Настает его очередь дуться. Но когда я начинаю рассматривать книги на полках, он оживляется. У Рассела полно альбомов по искусству, зачитанные издания «Гарри Поттера» и Филиппа Пулмана, полное собрание Терри Пратчетта, «Властелин колец», несколько романов Стивена Кинга, несколько – Ирвина Уэлша и Уилла Селфа и замусоленные выпуски про паровозик Томас. Одним глазком я заглядываю в шкаф и нахожу там несколько потертых плюшевых медведей и армию игрушечных солдатиков в отделении для свитеров.

Когда с работы возвращается Синтия, у нас весь ковер заставлен солдатиками и война в самом разгаре. Вид у Синтии потрясающий – рыжие волосы, изящный кремовый костюм, куча золотых украшений. Очень эффектная женщина, хотя и не первой молодости. Синтия лезет из кожи вон, стараясь нам угодить, – угощает настоящим кофе и американскими шоколадными кексами, задает всякие вопросы для поддержания разговора. Я изображаю саму вежливость, но Рассел не слишком себя утруждает и в ответ только что-то бурчит.

Неужели я была такой же врединой, когда Анна только-только переехала к нам и стала жить вместе с папой? Возможно, еще хуже. Должно быть, Анне жизнь в ту пору казалась сущим адом, тем более что она была всего лишь студенткой. Надо почаще ей помогать. Она много работает и постоянно придумывает новые фасоны свитеров, а папа – типичный ретроград, он, как всякий мужчина, только ворчит, бранится и порой бывает несноснее Цыпы.

В общем, я болтаю с Синтией и помогаю ей готовить ужин. Рассел недоволен – ему хочется поиграть на компьютере, и я обязана составить ему компанию. Он хочет показать, как работают графические программы. Его постоянно тянет чему-то меня учить. Если он такой всезнайка, зачем украл слоника Элли?

Нет, так думать низко. Все это пустяки. Главное, я люблю Рассела, а он любит меня. Когда Рассел зовет меня в третий раз, приходится подчиниться. Я приподнимаю бровь и гляжу на Синтию.

– Пойду погляжу, как он там, – говорю я Синтии извиняющимся тоном.

– Понимаю, – криво улыбается она. – Стоит им щелкнуть пальцем, как мы подскакиваем, как последние дурочки.

Но когда домой приходит Брайан, папа Рассела, становится ясно, кто в семье главный. Синтяя – сплошное очарование и детская непосредственность. Она делает вид, будто во всем потакает мужу и исполняет все его прихоти, однако именно она выбирает вино и смотрит по телевизору свою любимую передачу, а Брайан сменяет ее на кухне и суетится возле плиты.

Поразительно. Интересно, пошел ли Рассел характером в отца? Внешне они очень похожи. У Брайана такие же светлые волосы, длинные и немного растрепанные, такой же прямой взгляд, такие же жесты, такая же походка – возраст выдают только морщинки и двойной подбородок, и весит он куда больше, чем сын.

Брайан вызывает меня на кухню, расспрашивает обо всякой всячине, смеется, шутит и чуть ли не флиртует со мной, что несколько странно. Рассел тоже этим не слишком доволен, он нарушает наш tete-a-tete и вызволяет меня на свободу. Брайан возится с ужином кучу времени, но зато, когда стол наконец накрыт, все оказывается необычайно вкусным. Мы начинаем со свежего инжира и пармской ветчины, за закусками следует большая порция макарон с морепродуктами, а потом самый настоящий пудинг крем-брюле. Мой папа тоже умеет готовить, но только одно блюдо – спагетти. Так что он не балует нас кулинарными изысками.

На столе стоит вино, и мне тоже наливают бокал! Конечно, мой бокал больше смахивает на рюмку, но все равно здорово. Ужин получается точь-в-точь как у взрослых. Дома у нас не бывает таких застолий, в основном из-за Цыпы – он вечно вопит с набитым ртом, причмокивает, когда пьет апельсиновый сок, размахивает ножом и вилкой и все опрокидывает. За столом мы даже толком не разговариваем, какие уж там обсуждения. Брайан и Рассел долго толкуют о политике. Я чувствую себя не в своей тарелке. Понимаю, нужно ввернуть что-то умное, но, если уж начистоту, я мало что в этом смыслю. Конечно, я против уничтожения природы, истребления китов и прочей живности, и, само собой, за мир во всем мире и за уважение к личности вне зависимости от расы, религии и пола, но я вполне отдаю себе отчет в том, что мои политические убеждения довольно путаные.