Шрифт:
— Астрономия у вас когда?
— Раз в неделю — по четвергам.— У Зои посветлело лицо.— Вспомнила: среда!
Следующий свидетель был вызван Арсеньевым только для того, чтобы подтвердить показания Сарычевой насчет среды.
— Я протестую, товарищ председательствующий! вскочил Вадим.— Защита просто тянет время.
Судья обратился к Евгению Ильичу:
— Что вы ответите ка протест обвинения?
– Есть народная мудрость насчет того, где нужна поспешность.— Зал ответил веселым гулом на грубоватую шутку Арсеньева.— А если глубокоуважаемому прокурору так уж невтерпеж, то могу заверить, что допрос свидетеля займет не больше пяти минут.
— Задавайте вопросы,— разрешил судья.
Свидетель, соученик Зои Сарычевой, стеснительный, краснеющий юноша, подтвердил, что Олеша подходил к Зое ровно месяц назад, в среду, пятнадцатого числа.
— Вы твердо уверены?— спросил Арсеньев; далась ему эта среда!
— Да. Был день моего рождения, я хотел пригласить весь драмкружок, а кто-то сказал, что Зоя ушла вот только что. Мы бросились ее догонять, и она как раз нас позвала. Ну, мы и отшили того типа… Вот он здесь, в зале…
Рослый Степан Олеша пригнулся, прячась за спины впереди сидящих.
— Благодарю вас, все!— сказал Арсеньев.-Товари щи судьи, итак установлено, что первый раз Олеша по дошел к Сарычевой пятнадцатого числа прошлого меся ца… Я прошу внести в протокол,— повернулся он к секретарю суда, девушке в вязаном платке, строчившей без передышки на обороте каких-то топографических карт; с бумагой было туго даже в суде.
— Какое это имеет значение: пятнадцатого или семнадцатого!— бросил Вадим.
Очевидно, он, как и я, не мог разгадать смысла сложных маневров Арсеньева и нервничал.
— Очень большое. Я теперь в состоянии доказать, что тот случай с бобиной никак не являлся актом мести.
— Интересно!— Вадим, насмешливо улыбаясь, при валился к спинке стула.— Каким же образом, если не секрет?
— Бумажку в бобину Андрей сунул не после, а до первой встречи Олеши с Зоей Сарычевой.
Арсеньев шагнул к своему столу, взял из тощей кожаной папки с ободранными краями листок и зачитал:
– «Справка. Выдана настоящая диспетчерской служ бой химического комбината в том, что шофер Смагин А. с утра шестнадцатого по двадцатое число прошлого месяца не работал на машине по причине вызова на круглосуточные сборы в военкомате, а в ночь на двадцатое был с разрешения военкомата вызван со сборов и отправлен на своей машине в район Лебяжки, на лесозаготовки, где находился до двадцать восьмого числа, ког да его сменил на месте посланный туда шофер Изосимов В.». И вторая справка. «Выдана настоящая…» Ну, это все я пропускаю… Вот: «Шофер Изосимов В. находился на лесозаготовках в районе Лебяжки по десятое число текущего месяца…» Отсюда следует…
Дальше я уже не слушал. Что отсюда следует, было и так ясно. Месячной давности история с бобиной могла произойти лишь до того, как Олеша стал приставать к Зое, и, вернее всего, была действительно мальчишечьей шалостью, а не местью. Уж если кто из них мстил, то скорее Олеша, обозлившись на Андрея за шутку и назойливо преследуя его девушку.
Разлетался вдребезги основной аргумент обвинения о мстительном характере подсудимого.
Но тогда и мотив преступления тоже…
Я нагнулся к прокурору:
— Надо просить на доследование.
Вадим стремительно повернул ко мне бледное, в красных пятнах лицо.
— С ума сошел! Признать поражение?
— Раз так случилось. Я беру всю вину на себя.
Он цепко схватил меня за плечо.
Слушай, только не паникуй. Все будет тип-топ!
Я сбросил его руку.
— А я не хочу, чтобы был такой тип-топ, ясно?…
Ну, как? Сам попросишь на доследование или мне просить.
Вадим понял, что спорить и уговаривать бесполезно. Он поднялся.
— Товарищи судьи! В связи с выявившимися в ходе судебного следствия некоторыми новыми обстоятельствами, усугубляющими вину подсудимого и требующими переквалификации преступления, обвинение проситвер нуть дело на доследование…
Суд удалился на совещание.
Адвокат Арсеньев опять хлестал свою воду и загадочно подмигивал мне — он, конечно, сразу понял ход Вадима, пытавшегося поражение для чисто внешнего эффекта обернуть чуть ли не преддверием победы.
Вадим, злой-презлой, шипел, не глядя на меня:
— Тряпка! Слюнтяй! Тебе не в милицию, тебе в детский сад!
А я сидел позади него и безрадостно думал, что если дело вопреки неудаче все же оставят за мной, то следствие теперь придется начинать с самого начала, на голом месте.
Я больше не верил в виновность Андрея Смагина.
15.
До отделения каких-нибудь двести метров. Я иду, хмурый и злой, недовольный собой и всем миром. Что за зима такая! Кругом все раскисло. Небо, как застиранная портянка. Сугробы грязные, словно их обсыпали золой. Мальчишки орут противными, пронзительными голосами, даже в ушах свербит.