Шрифт:
Но тот только отрицательно помотал головой.
– Гарри, друг, - начал, было, он, - Ты не можешь и в самом деле думать, что мы не …
– Нам нужно знать правду, Рон, - прервал его Гарри. – И это главное. А в остальном… остальное только Гермионе решать.
Рон снова повернулся к ней. Эмоции ожидаемо отразились красками на его лице.
– Обещай мне, Рон, - настаивала Гермиона, избегая вопросительного взгляда Гарри.
Рон закатил глаза.
– Это не похоже на обещание, - она нахмурилась.
– Ну, тогда…, - она могла даже услышать, как сомкнулись его челюсти. – Обещаю, - и он снова заерзал на своем стуле.
Гермиона открыла рот и, внезапно, снова закрыла; сглотнула и снова повторила попытку: - Хорошо, - она выдохнула, - Панси Паркинсон и Миллисент Буллстроуд.
Едва только Гермиона произнесла первое имя, как злобное рычание, окрашенное в тона потрясения, отвращения и других схожих эмоций, которые она не хотела распознавать, вырвалось из их глоток.
– Паркинсон? – повторил Гарри совсем тихим - как будто это было возможно - голосом. – Ты не можешь… она не может… почему, черт возьми?
– Ты должен знать причину.
Рон впечатал кулак в диванную подушку: - Потому что она – грязная су…
– Гарри? – спросила Гермиона. – Ты же должен знать? – и снова этот вопрос.
– Малфой, - выплюнул Гарри, стиснув зубы.
– Она думает, что между нами что-то есть.
– А это так?
– Нет!
НЕТ!
И в этот самый момент ее сердце перестало биться.
В этот самый момент Гермиона Грейнджер окончательно осознала всю правду о себе. Правду, которую она уже не скажет вслух.
То, что она жила ложью. Щедро приукрашенными сказками о друзьях и любимых. В пренебрежительном и наплевательском отношении на все нравственные нормы, которых когда-либо придерживалась.
Порочный круг. Гарри вдруг четко осознал, что именно сейчас оказался в одном из таких.
О, для не новость, что он вел себя агрессивно. Что этим все только испортил. А еще, наверное, шокировал Гермиону, а может даже и Рона.
И еще он знал, что причиной всему послужила ненависть к Малфою, пропитавшая воздух вокруг. О да, он прекрасно осознавал это, словно мог побыть лишь сторонним наблюдателем и, заняв ту дивную объективную позицию, смог бы увидеть вещи в ином свете.
Не основные, конечно. Они-то никуда не денутся. Малфой - ублюдок, всегда был им и останется. А Он, Рон и Гермиона – лучшие друзья и так будет всегда. А вся эта ситуация стала – да и была по сути – всецело вводить в заблуждение происходящим между Гермионой и Драко.
В независимости от того, чем это было: обидел ли ее Драко, возжелал ли, или даже – Гарри вздрогнул от одной мысли – любил ее. Или это было просто… чем-то иным. Очевидно только, что не все разом. Возможно даже чем-то от того и другого в равной степени. Вполне. И Гарри даже не хотелось задумываться на эту тему. Хотя он уже только тем и занимался, что думал, по большой мере, каждый божий день.
И то, что он при этом чувствовал, больше всего и сбивало с толку. И в тоже время было таким простым.
Он ненавидел Малфоя. Ненавидел. И никогда он не ощущал всей силы этого слова, срывавшегося с его губ или проникающего в мысли. Это слово и рядом не валялось с тем, что он чувствовал на самом деле. Он никогда не считал его подходящим, чтобы выразить всю полноту чувств. И, конечно же, настолько же очевидно – настолько естественно – что одна мысль о том, что Драко мог прикасаться к ней, убивала. Или уже прикасался. В любом качестве. Любым способом.
И именно этим Гарри был обеспокоен больше всего. Потому что даже с объективной точки зрения в этом был смысл. Или ему просто нравилось так думать. Потому что в существование этой охереть какой объективности Гарри не верил. Слишком много постоянных эмоций. И предубеждений в огромном количестве. Целый воз и маленькая тележка чувств, даже едва заметных, которые могли изменить все. Малфой и Гермиона. От одной этой мысли желудок выворачивало.
Потому что Гермиона была чем-то бОльшим. Семьей, но… не совсем точное определение. Хотя бы потому, что это звучит совсем по-другому, нежели если говорить в таком ключе о Роне. Был один отличительный момент. Нечто определяющее где-то в сознании. Что-то, сбивающее с толку.