Шрифт:
– Это бессмысленно, - сказала она, посмотрев на него своими большими глазами.
Он взглянул на неё: – Я не…- Я не оставлю тебя с ними. Только не это. Мне не нравится то, что они делают с тобой. – Я не пойду никуда.
«Пожалуйста».
«Нет».
– Малфой!
– Твою мать, Грейнджер!
– Просто оставь это, пока не дошло до рукоприкладства, хорошо?
– Почему? Потому что тебе так хочется? – Не забывай, Грейнджер, они всё ещё здесь. Не забывай, что это грёбаное шоу ещё не закончилось. Тебе ведь нужно ввести их в заблуждение. Защитить их катастрофы вселенского масштаба – то есть нас. – Что я ещё могу для тебя сделать?
– Малфой, ты ведь понимаешь – это бессмысленно. – Кажется, она не понимает. Сбита с толку, растеряна, почти обезумела от попыток понять что-я-только-что-сказал…. Осознать, что если он послушает её…Если он просто развернётся и свалит ко все чертям, как она и просила…Поттер просто охренеет от злости. Ведь Малфои никогда не слушали грязнокровок. Им это не подобает.
И тут Драко понял одну простую вещь. Понял, что уже поздно. И возможно, она знала, как он, в конце концов, поступит - ведь не было другого выхода. Как она тяжело дышала, когда бросилась к нему. Как у него участилось сердцебиение, когда он велел Поттеру оставить её в покое.
Сжав волю в кулак, Драко распрямил плечи. Он не хотел оставлять её. Одну в этом дерьме. Снова. Но какой у него был выбор? Её глаза не оставили ему никакого выбора.
Пробормотав что-то невнятное, он в последний раз кинул на Поттера взгляд, полный отвращения, и круто развернулся на каблуках. Живот скрутило, плечи сводит, челюсть полоснуло жгучей болью. Но он не позволит боли завладеть им, пока не выйдет за дверь. Пока они не скроются с его глаз.
Вдруг Драко понял, что жалеет о своём резком уходе. Жалеет, что последнее, что он уловил в той комнате, был взгляд Поттера. И повернувшись назад, снова посмотрел на Гермиону. Они встретились взглядами. Она прикусила губу, словно… Она говорила «Прости».
Он мог поклясться, что она именно это хотела сказать.
***
– Я хочу…, - Гермиона запнулась. Сделав паузу, она еще раз глубоко вздохнула – словно в последней надежде втянуть происходящее вместе с воздухом, проглотить и никогда не выпускать наружу. – Я только хочу, чтобы между нами не возникла какая-то враждебность.
– Мы беспокоимся за тебя.
Она затеребила пуговки своей рубашки.
…Гермиона захлопнула дверь своей спальни, оставляя за ней своих лучших друзей и их бесчисленные вопросы, совершенно не способная объяснять что-либо пока она… пока она выглядела ТАК. Одета ТАК. Пока предательские, болезненные, кровавые воспоминания покрывали кожу и свисали отрепьем одежды с нее.
Как она могла оставаться там в таком виде и дальше?
Она натянула на себя самые безразмерные, невзрачные вещи, которые только смогла найти. Все, что угодно, лишь бы прикрыть кровоподтеки на коже; только чуточку отвлечься от их чрезмерной заботы. Стремления поддержать ее, тщетных попыток защитить ее. От этого проклятого воздуха, которым она вынуждена дышать.
Нет. Не то, чтобы она думала о чем-то подобном: словно она не радовалась тому, что жива. Словно не ценила свою жизнь. Любила мир. Свой мир. Просто именно сейчас…
Она подумала об этом именно сейчас. Если просто перестать дышать, то и не придется находиться здесь. Способ решить проблемы. Навсегда. И возможно, что после всего случившегося, Гермиона уже потеряла все. Тогда какой в этом оставался смысл?
Как глупо. Ты такая дура, Гермиона. Ты такая бестолковая. Возьми себя в руки. Подростковые страхи никогда на тебя не влияли.
– Я знаю, что вы беспокоитесь за меня.
Рон немного поддался вперед.
– И это правда. Поэтому не могла бы ты – теперь, когда ты переоделась, когда, наконец, свалил Малфой, когда мы уселись и больше не кричим - пожалуйста, расскажи нам, что с тобой случилось!
Гермиона посмотрела на Рона, а потом перевела взгляд на Гарри. Она чувствовала себя ужасно. Да и выглядела, наверно, также. Выражение их лиц. Они говорили о многом.
Она чувствовала, что теряет их. Рона – почти. Гарри – точно. И больше всего на свете она хотела их вернуть. Гермиона хотела, чтобы два ее лучших друга снова стали ее стеной от постоянных усмешек и колкостей Малфоя. Она хотела, чтобы они снова намеренно набрасывались на него каждый раз, когда у Малфоя поворачивался язык назвать ее грязнокровой сукой. Она хотела, чтобы они снова были рядом, бросая предостерегающие взгляды на него каждый раз, когда он выплевывал угрозы в ее адрес.