Шрифт:
– Лучше бы нет, - выдохнула она.
– Гермиона.
– Лучше…
Но она замолчала. Замолчала, как только его губы обрушились снова на ее. Но в этот раз без сопротивления, без борьбы – просто нежно. Мне так жаль, но я должен был произнести это… языки переплетались друг с другом. И морщась от болезненности яростных прикосновений, ее ладошка начала двигаться в такт с его.
Грустно. От того, что каждый раз выдыхая в нее, это все только больше усложняло. Усложняло осознание того, что они не могли быть вмести. И это было неправильно.
Гермиона тихо вскрикнула, когда Драко обмякнул на ней. И это было превосходно, потому что было так ласково.
И грустным.
Потому что неправильно.
Когда солнце стало пробиваться через открытое окно, Гермиона вдруг четко осознала, что не одна в своей собственной кровати. А еще настораживало то, что окно было по какой-то неведомой ей причине открыто.
Она не знала о том втором, но почему-то помнила кто это был или почему они оказались лежащими здесь. Она могла судить об этом еще и по положению матраса под ней – она лежала чуть выше. А еще ощущалось чужое дыхание.
Если бы она только смогла расслабиться, снова погрузиться в вязкую темную тишину, она проснулась бы позже, думая, что это всего лишь сон. И она будет спасена.
Но вместо этого, она медленно втянула воздух, мысленно заставляя сознание сбросить оцепенение. Взгляд сфокусировался, сердечный ритм выровнялся, и она непроизвольно сжала в кулак простынь под собой. Она на мгновение задержала дыхание.
Гермиона не спрашивала себя - удивлена ли она. Удивлена ли тем, что он не ушел прошлой ночью? Потому что была. Хотя, нет. Не была. Точно не была.
Минутку. Она не была удивлена?
Боже, да разве ж это важно? Да и вообще, к чему этот вопрос?
И почему, к чертовой матери, она еще не встала?
Гермиона Грейнджер поднялась с кровати и сделала шаг в сторону. Потратила какое-то время на то, чтобы бегло рассмотреть свой внешний вид и поправить одежду на себе: одним движением одернув майку на груди. Затем тупо уставилась на парня, лежавшего на ее кровати. Сморгнула, словно в попытке побороть неясность в голове, мешающую увидеть все в реальном свете.
Черт возьми! Только не это. Хоть моргни что ли, Гермиона.
Краски медленно стали возвращаться к ней. И теперь она оказалась лицом к лицу с тем, о ком и думала. И от того, что она увидела его, ее сердце не стало биться реже.
И вот тебе странность: насколько быстро ты можешь проснуться, если тебе нужно. А еще в том, что адреналин заставляет чувствовать нас, будто день длился уйму часов. И ты его провела всецело на ногах.
Драко все еще спал. Он был в своей одежде, помятой и задравшейся в тех местах, где он поворачивался во сне. А еще он был наполовину укрыт одеялом. Что и разозлило Гермиону. Еще больше почему-то.
О, прекрасно. Пожалуйста, Малфой, оставайся. Вот тебе моя кроватка, а вот мое одеяло – Бога ради. Прекрасно-прекрасно, даже если я уверена, что ты видел, что я осталась без него. Даже если это моя кровать. Даже если я хотела спать под одеялом, учитывая что это долбанное окно открыто. А оно, конечно же, не открылось само по себе, не так ли? О, не бери в голову, что это всего лишь моя комната… мало ли, хочу ли я, чтобы оно было открыто?!
Да во имя…
Что за мысли такие в голове? Одеяло, вообще, не причем. Да и окно, в принципе, тоже. А вот то, что она вовсе не поразилась тому факту, что он находился в ее чертовой койке и не свалил после того, как она уснула – куда как удивляло.
Так значит, ты не удивилась?
После всего этого… всех этих слов. И того, как он ее целовал. И прикасался. Шептал ее имя. Ее стонов. Тех протяжных приглушенных звуков, которые издавал он сам. Они заставляли ее прикасаться к нему чаще и…
– о, она не сможет озвучить этого. Да и как? Даже себе, даже мысленно.
Просто выкинуть из памяти, как Драко воспользовался после всего ее же палочкой, чтобы почистить одежду. И оба они ни проронили ни слова. А еще она помнит, что так и не перестала плакать в итоге; что просто повернулась спиной к нему и лежала в тишине… и даже тогда он не ушел. И помнит, что он так и не уходил, пока она не уснула.
И вот теперь она понимает это снова. Ее захлестнула волна растущего гнева от осознания того факта, что он, мать его, еще не проснулся и не объяснился.