Шрифт:
– Ставлю что угодно, что я угадал.
– Я только хочу сказать, что если мы попытаемся… честно изо всех сил попытаемся прорваться через этот год, до этого может и не дойти.
– До самобичевания или до всеобщего добровольного ухода в отставку?
Она сжала зубы.
– Если мы просто… будем вести себя как взрослые люди, Малфой, тогда, может быть, нам будет легче.
– Она слегка прищурилась.
– Подумай об этом. Тебе что, правда так трудно не бормотать "грязнокровка" каждый раз, когда я вхожу в комнату?
Драко засмеялся.
– Гораздо труднее, чем ты можешь себе представить.
– Урод.
– Да ведь и проблема не в этом, правда, Грейнджер? Давай не будем притворяться, что все дело в оскорблениях. В словах.
– Что бы там ни было…
… он понял, что Гермиона изо всех сил цепляется за фальшивое хладнокровие…
– Мне все равно. Потому что это не может продолжаться.
– Так ты хочешь покончить с этим раз и навсегда?
– Да.
– И сделаешь для этого все, что угодно?
– Что угодно - в разумных пределах.
Ага, конечно. Друзья Грейнджер. Разум и рассудительность.
И толку от них примерно столько же, сколько от Поттера.
– Вообще-то, есть только один способ с этим покончить, Грейнджер, - голос низкий, почти рычание.
А она не дура.
– Не трудись, Малфой. Какую бы ядовитую гадость ты ни собрался изрыгнуть - давай, заглатывай ее обратно.
– Ты хочешь это услышать, - все тем же низким голосом возразил он.
– Поверь мне, Грейнджер. Я знаю, что прав.
Она явно колебалась. Осторожничала.
– В чем?
– Гермиона чуть-чуть повернула голову, как будто в ожидании удара.
Драко в упор уставился на нее. "Скажи это. Скажи, а там видно будет. Потому что где-то там, в глубине, она поймет".
– Просто дай мне, Грейнджер.
А потом он смотрел. Как понимание медленно затопляет ее и отражается на лице. Она опустила голову, в праведном изумлении приоткрыла рот. Лицо исказилось от гнева.
– Ты шутишь, на фиг!
– Почему?
– Драко шагнул вперед. Она отступила.
– Это имеет смысл, Грейнджер. Подумай.
– Он завороженно наблюдал, как ее губа начинает дрожать. Так восхитительно, что ему захотелось поймать ее зубами и прикусить. Сильно.
– В конце концов, все это – не больше чем желание. Похоть. Так? Х*й знает, с чего. Х*й знает, почему я хочу дотронуться до тебя. Но я хочу. И должен. А потом все это может убираться к черту. Потому что как только дело будет сделано, как только желание пройдет, мы сможем вернуться. К чистой ненависти. Хочешь, Грейнджер? Вернуться к нормальной жизни?
– Если это норма, - огрызнулась она, - тогда у нас все отлично. Потому что я никогда не переставала ненавидеть тебя, Малфой.
– И тем не менее, спорим, ты ждешь не дождешься следующего раза, когда я прижму тебя к стене?
– Неправда.
– Мечтаешь, что, может быть - только может быть - на этот раз я пойду дальше.
– Нет!
– Он почти слышал стук ее сердца, эхом отдающийся в словах.
– Ты ошибаешься, Малфой. Ты не представляешь, как ты ошибаешься! Я не хочу этого. Послушай! Вот что я имею в виду! Это не выход, я не верю! Почему мы не можем быть выше этого, Малфой? Даже ты… ты должен понимать, что это с нами делает. Прошлой ночью тебя так рвало, что я думала, ты выблюешь к черту свои кишки! И я почти надеялась, что так и будет. Твои методы… эти безумные аморальные способы «наведения порядка»… не для меня. Они не годятся. И они так далеки от чего бы то ни было, что я хочу, - это просто смешно! Я не хочу, Малфой, ни за что.
– Нет, хочешь, - прошептал он, делая еще шаг вперед. Гермиона прижалась к спинке кресла.
– Хочешь, и мне насрать на то, что ты не желаешь признаться. Потому что я знаю. Я уверен – это все пройдет, если ты дашь мне. Просто дай мне, Грейнджер.
– Я скорее сдохну, Малфой.
– Не верю.
– А стоило бы, - нахмурилась она и, дрожащим голосом, - потому что… я… - она не договорила, завороженная его шагами. Все ближе и ближе.