Потому что оба знали, что случится, когда он подойдет ближе.

Гермиона вцепилась в кресло за спиной.

– Это полный бред. Жестокость и секс, и крик, и ненависть – не единственные способы сделать мир лучше.

– В каком мире ты живешь, Грейнджер?
– прошипел Драко.
– Кто я такой, как ты думаешь, блин? Ты забыла, что я - Малфой?

– Вряд ли это возможно.
– Костяшки ее пальцев побелели.
– Но, где бы то ни было. Кто бы ты ни был. Я к тебе больше не прикоснусь. Никогда. Это неправильно. Ненормально Совершенно и жутко неправильно.

Драко засмеялся.

– Ты хочешь, Грейнджер. Не притворяйся.

– Сколько раз…

– Зачем ты все время это повторяешь? И мне, и себе? Даже я согласен, Грейнджер, а ведь ты – грязнокровка! Для меня… это настолько дико, настолько противно всему, чему меня когда-либо учили, но я хочу, Грейнджер, я знаю… я понимаю, что нужно для того, чтобы мои мозги наконец прочистились. Чтобы ты перестала затуманивать их, заполнять так, что из ушей лезет. Для меня это настолько труднее, Грейнджер, настолько…

– Да как ты смеешь! Как ты смеешь думать, говорить, что тебе хуже! Ты не представляешь, что творится у меня в голове!

– Тогда выкинь это оттуда. Давай избавимся от этого, Грейнджер. Вместе.

– Нет.

– Да.

" Искушай. Шепчи извращенные соблазны. Эйфория, очарование, влечение, возбуждение. Добейся ее. Покончи с этим. Возьми, разделайся, избавься и держись от нее подальше. Дальше, дальше, как можно дальше. Тогда все опять будет нормально. Ты сможешь орать про грязь в ее крови. Перестанешь притворяться, что это уже не так важно".

– Когда я прижимаю тебя к стене, я чувствую, - Драко провел языком по нижней губе.
– Скользкое, влажное, горячее возбуждение у тебя внутри. Ты вся горишь, Грейнджер.
– Его член шевельнулся.
– И твоя кожа. Она как будто кричит, умоляет меня дотронуться. И я знаю – ты только этого и хочешь. Мой язык. Мой мокрый язык, и кожа к коже…

– Заткнись.

– Чтобы я засунул руку в эти твои мокрые трусы. Стащил их и грубо залез пальцами туда, внутрь…

– НЕТ.
– Гермиона мотала головой. Стиснув зубы. Красная, как рак.

– … поглубже, щупал все там, крутил ими, а потом облизывал дочиста, Грейнджер. Встал перед тобой на колени. Дышал в твою пи…

– Я сказала, заткнись!

– … твою мокрую, капающую, всю такую смазанную… Что мне захочется высунуть язык и…

– Прекрати! Просто ПРЕКРАТИ!
– Ее грудь поднималась и опадала так быстро, что у Драко кружилась голова.

"Проклятье, она выглядит…

Такой разъяренной.

Такой уязвимой".

– Ты хочешь, чтобы я… раздвинул твои ноги, Грейнджер. Так широко, чтобы тебе было больно. Раскрыл тебя – для себя. Промокшую, скользкую. Сильно и жестко. Прижал тебя. Зарылся в тебя лицом, чтобы оно было все в этом.

– Нет…

Драко чувствовал, что с каждой секундой твердеет. Эти мысли. Чертовы мысли.

– Мне нужен этот вкус, Грейнджер, - прорычал он. Слова жгли, царапали горло.
– Он мне нужен, и ты хочешь мне его дать. Я знаю, ты хочешь, чтобы моя голова оказалась между этих крутых покрасневших бедер, Грейнджер, мой язык – такой твердый и быстрый, что ты будешь кричать от восторга – лижет, дрожит, пьет, въедается в тебя…

Драко замер.

Потому что - или нет?
– так тихо, что это могло просто показаться - с ее губ сорвался звук.

И слегка, едва-едва, ее бедра потерлись друг о друга.

Твою мать.

Она нужна ему. Вся, целиком.

Одним прыжком Драко оказался рядом и замер в каких-то сантиметрах от Гермионы, дыша ей в лицо.

<