Шрифт:
Ей больно. Кто угодно мог это почувствовать. И она хотела, чтобы ему тоже было больно.
Он знал, потому что ему. Было больно. Вместе с ней.
– Я не знаю, почему мне надо, чтобы ты знала, - выдохнул он, тише чем она, в сто раз тише, но не спокойно - неровно, задыхаясь.
– Мне просто надо, чтобы ты знала. Я ненавижу себя за это, но это так. И мне плевать, что ты об этом думаешь. Плевать, потому что я ненавижу тебя. Все еще. Прямо сейчас. Но. В ту ночь. Грейнджер. Я остановился не потому, что хотел. Не потому, что это был план - унизить. И если это была борьба за власть… той ночью… я проиграл. Потому что я был совершенно беспомощен. И все мои последние силы ушли на то, чтобы остановиться, Грейнджер.
– Ты врешь, - сказала она гораздо, гораздо тише. Почти прошептала.
– Нет. В ту ночь ты была нужна мне. И все еще. Ты была мне нужна весь семестр, Грейнджер. Но я не мог этого сделать. Когда понял. Я не мог забрать это у тебя.
– Не надо, - выдохнула она. Он почти слышал ее слезы.
– Я не вру.
И вдруг…
– Нет!
– опять громко, голос искажен эмоциями: злость, разочарование, смятение.
– Нет, ты врешь! С меня хватит, Малфой! Довольно этих жестоких игр! Я больше не хочу! Не могу больше!
– Но я не…
– С чего ты взял, что я тебе поверю?! После всего?! После того, как узнала, кто ты?!
– Потому! Потому что не то, чтобы я говорил, что лю…
И тут что-то внутри него смолкло. И он замолчал.
Совершенно.
– Мне плевать! Я тебе отвратительна, помнишь? Омерзительна! Так грязна, что никогда не узнаю, как это – быть чистой… Я всегда буду в разряде грязи! Той, что никогда не отмоется, не исчезнет, никогда не изменится! Меня не исправить никаким заклинанием, Малфой, я такой родилась, и останусь такой навсегда! Только подумай об этом! Подумай о моей крови! Густой и черной. Текущей. Подумай о ней у себя на языке, когда ты погружаешь зубы мне в губу, Малфой! Как долго тебя рвало после этого? А в другой раз? Никакая ванна не будет достаточно долгой, правда?! Ничто и никогда не смоет этот тухлый мерзкий вкус! Эту вонь! Ты мне все время говоришь! Так много раз, что это накрепко засело у меня в голове, и я не могу забыть! Да! ДА! Я грязнокровка! И поэтому я знаю, Малфой! Вот откуда я знаю, что ты врешь! Врешь сквозь свои чертовы зубы! Просто ждешь удобного случая опять ударить и сломать меня! Но с меня довольно, понял?! С меня хватит, Малфой! Ты больше не сможешь, я тебе не позволю…
Единственное, что он мог сделать.
.Опять.
И она снова позволила ему.
Оба падали.
От ощущения друг друга.
И это было единственное, что он мог сделать.
Драко поцеловал ее - так, что почти потерял равновесие. И почти… полностью…. потерялся в ощущении.
Суровая простота. Абсолютная сложность. Целовать Гермиону Грейнджер.
Но до того, как он смог опустить руки, обвить их вокруг нее, толкнуть ее к ближайшей стене и почувствовать под губами великолепную кожу … она отстранилась.
Отстранилась. Задыхаясь. Отступила.
– Нет, Грейнджер, - прохрипел он, - не надо.
– Хватит, - пробормотала она, мотая головой.
– Не надо, - повторил он, и бездумно, отчаянно схватил ее за руку и рванул к себе.
Она споткнулась. Всем телом врезалась в него.
Стоять так. Прижавшись. Звук дыхания.
Драко прислонился щекой к ее щеке.
– Ты должна понять, - выдохнул он так близко к ее уху, что почти слышал в нем тончайшие вибрации своего голоса.
«Я хочу, чтобы ты дотронулась до меня и почувствовала, как это прожигает дыры в твоей коже. Поняла. Это объяснение.»
Он протянул между ними руку и завладел ее второй рукой.
Дрожа, крепко прижал ее к члену.
И застонал от прикосновения, привалившись головой к Гермионе.
Твердый член, болезненно упирающийся в ткань штанов.
Лихорадочный пульс. Ее.
Гермиона всхлипнула.
– Вот, что ты со мной делаешь, Грейнджер, - прорычал он.
– Чувствуешь?
Она молчала.
– Когда я думаю о тебе, - хмуро пробормотал Драко низким голосом, тыкаясь бедрами в жар ее руки.
– Когда ты рядом. Я ничего не могу поделать, Грейнджер. Я падаю. И я не могу выбросить тебя из головы. Не могу… У меня мысли путаются, блин.
– Он задышал быстрее.
– Ты это понимаешь, Грейнджер?