Фонтаном летит из-под рогов земля. На бересклете нет уже мелких веток, но олень все разбегается и бьет воображаемого недруга… Из осинника появляются два безмолвных молодых самца. «Старик» в ярости бросается, но молодые трусливо показывают «зеркало». Олень возвращается к бересклету.

В пору осенних свадеб олень не ест. Только воду пополам с грязью да случайные грибы находили в желудках убитых самцов. С первыми заморозками идет олень на поляну своей первой любви и тут, вытаптывая землю, зовет соперников.

Затрещали сучья. Враги наконец встретились… Нет, об этих минутах нельзя писать без восторга. В книгах и на полотнах многие видели эту картину: склонены, с раздутыми ноздрями головы, нацеленные вперед рога. Сухой треск.

Еще. Два великана расходятся, грозятся, пугают друг друга. Опять сухие удары рогов… Три самки тут же невозмутимо пощипывают траву. С сожалением гляжу на бесполезный фотоаппарат — темно…

Схватку не выдержал пришелец. При новой изготовке он вдруг раздумал нападать, поднял голову, прислушался. Наблюдавшая битву сойка уронила из клюва желудь и подняла отчаянный крик. Самки тотчас же шмыгнули в лес. За ними, ломая ветки, пошел и покровитель. Его противник постоял на поляне еще минуту, показал нам бородатую седую шею и царственную голову и, не переставая трубить, скрылся в осиннике.

Пока мы разыскивали лошадь, егерь рассказывал, сколько раз находил окровавленные, пронзенные рогами туши не успевших увернуться противников.

Олень с любопытством глядел на странных «соперников».

— А бывает, сплетутся рогами и погибают оба от жажды и голода… Ну как, понравилась схватка?

Я кивнул головой, но показал на фотоаппарат.

— До девяти будут реветь, а потом пойдут к реке. Попробуем подстеречь на просеке.

Егерь поставил меня за куст, а сам стал за сосну. Я достал объектив, а он развернул газету и поднес к губам ламповое стекло:

— «У-о-го-о!..»

Киваю головой: «Великолепно!» С трех сторон сразу приняли вызов. Но мы умолкли, ждем, когда туман чуть-чуть рассеется. Я поминутно достаю экспонометр, измеряю свет. Наконец стрелка подошла к нужной цифре. Егерь берет стекло и надувает щеки…

Минут двадцать шел к нам «противник». Наконец на просеке показалась ветвистая голова.

Егерь еще раз надул щеки. Олень подошел ближе, остановился, с любопытством разглядывая странных соперников. При первом щелчке фотоаппарата он вздрогнул, а когда я стал переводить пленку, понял^опасность, повернулся, но не побежал, а с достоинством шагнул в чащу. Таким же образом вели себя и еще два драчуна, вызванных нами на просеку. Потом прямо на нас вышли две испуганные чем-то самки. Но мы им показались еще большей опасностью. Они на секунду остановились и вдруг галопом бросились назад.

Все же я успел навести аппарат…

В девять часов все стихло. Тенькали и прыгали только синицы, стряхивая с веток капли осевшего тумана. Голосом, похожим на олений, прокричал вдалеке паровоз.

— Едут люди, — не то с завистью, не то с сожалением сказал егерь.

Мы сели в телегу и тихо тронулись по мягкой колее к дому.

— Завтра мороз будет, — по каким-то признакам определил егерь. — Мороз для оленей — первое дело. Любят мороз. Эх, поглядели бы — ревет, а у него дух изо рта!..

Я подумал: как хорошо, что рядом с большими городами и дорогами сохранился и бережется островок нетронутой, вечно радующей человека природы!

Фото автора. Воронежский заповедник.

 27 октября 1960 г.

Старушка протянула рублевый билет, и в обществе трех ребятишек я шагнул в прохладное подземелье.

— Море ненастоящее, — серьезно сказала девушка у входа и улыбнулась.

Девушку звали Иза Васильева. С этой русалкой в белом халате мы и совершили путешествие, о котором я расскажу.

Путешествие длилось всего два часа. Мы не надевали скафандров и подводных масок, мы даже не замочили обуви. И все-таки увидели подводный мир. Впрочем, к чему интриговать читателя — экскурсовод Иза Васильева провела нас по морскому аквариуму.

— Аквариум основан очень давно… — Иза называет имена Миклухи-Маклая, Александра Ковалевского… Пока она рассказывает, вы разглядываете страшных, похожих на ежей рыб, чучело акулы, рыбу-петуха, осьминогов, каких-то червей в банках со спиртом. Это пестрое, не мертвое, заспиртованное царство, словно и выставлено для того, чтобы, спустившись вниз, вы могли прошептать: «Как хорошо все живое!..»

В лицо летят брызги. Это напуганная кем-то из ребятишек полоснула хвостом белуга… Три черные спины. Три родственницы в бассейне.

Только приглядевшись, начинаешь различать: эта вот тупорылая — белуга, это осетр, а эта, с крючковатым носом, — севрюга.

— Чистоплотная рыба. Нереститься ходит в пресную воду… — Иза рассказывает, что поубавилось этих рыб в Черном море. А я вспоминаю, как у плотины Куйбышевской ГЭС билась о бетонную стену белуга. Ее увидели, когда она, уже окровавленная, перевернулась вверх брюхом.