– У меня сестра – старший экономист – говорит, у них для таких случаев даже название есть: «неудачное вложение капитала», – он обернулся к Патаеву, намереваясь продолжить, но осекся и промямлил: – А еще говорит: если сразу понять, что неудачное – все еще можно исправить!

Патаев взял трубку находившегося в машине, между передними сиденьями, радиотелефона.

– Добрый вечер. Могу я поговорить с Николаем?.. Его коммерческий партнер, Сергей Дмитриевич… Не надо, я его сам найду.

Вскоре иномарка остановилась у дома Арбениных и, когда подъехала машина Зубарева, мигнула фарами.

На одном краю длинной скамейки расположился Зубарев, на другом – Конев. Последний закурил и, покосившись на Михаила, усмехнулся:

– Хозяин твой влетел не по-детски… Седого нельзя злить.

Зубарев не обратил на слова ни малейшего внимания, с безразличным видом пожевывая травинку.

– Слышь, баран, хорош траву жрать – я с тобой говорю!

– Это у тебя хозяин. У меня – друг… А за барана ответишь. Не сейчас. Позже.

Конев расплылся в улыбке, явно довольный таким развитием ситуации.

– Ого! А че такой борзый?..

В салоне «мерседеса» шел свой разговор.

– Не только себя – ты меня подставил! – процедил Патаев.

– Я ничего не обещал. Это – коммерция; всегда есть коммерческие риски.

– Думать надо, чтоб рисков не было! Не уверен, что сможешь – не делай!

Повисла пауза. Патаев и Арбенин уставились друг другу в глаза, и водитель толкает Николая в плечо.

– Э?.. Чего пялишься?!

– Все нормально, – кивнул ему Патаев и обратился к Николаю: – Значит, так!.. Это было последнее китайское предупреждение: не надо так больше делать.

– Мне казалось, мы – равные партнеры?

Патаев, уже спокойный и уверенный, посмотрел на Николая с чуть снисходительной усмешкой.

– Даже среди равных партнеров есть тот, кто чуть-чуть равнее…

– Значит, так, – негромко проговорил Арбенин. – Все, что касается моих выступлений, я буду решать сам.

Он открыл дверцу и вышел из машины. Зубарев, выплюнув травинку, встал со скамейки и шагнул к нему.

Конев, лежавший на земле, пошевелился, приходя в сознание…

В комнате отдыха Николай, Юра и доктор Губер смотрели телевизор.

В своей комнате на диване сидит девушка, рядом – ее мама. С ними беседует Ярослав Гудовский.

«…От него какая-то сила – я ее чувствовала!»

«Однако обещанного света вы так и не увидели?»

«Может, увидела? Секундную вспышку… Я же не знаю, какой он?..»

Гудовский задумчиво кивает, с сочувствием глядя на девочку:

«Или просто очень хотели увидеть?»

Ведущий стоит на улице и проникновенно говорит в камеру:

«Нет ничего более жестокого, чем вселить в детскую душу надежду, а потом разрушить ее…»

– В «Вечерке» тоже статья… – сказала вошедшая в комнату отдыха Настя и положила на стол газету. На первой полосе – крупный заголовок «Слепая вера в чудо» и фотография девушки в темных очках.

– Шустрые ребята, – зло усмехнулся Юра, выключив телевизор, – лупят по всем фронтам: газета, радио, телевидение…

– Теперь уже не только здоровьем рискуете, – заметил доктор Губер Николаю. – Стоит еще раз оступиться – в порошок сотрут.

– Скоро в конторе начнем прием, консультации, – задумчиво проговорил тот. – Тоже надо быть осторожней – вдруг кто-то из пациентов интервью даст?

– При чем здесь это?! – в сердцах воскликнул Юра. – Там одно – тут другое!

Доктор Губер скептически покачал головой:

– Николай Ильич, что вы все время утрируете?.. Я правда не пойму: зачем каждый вечер так рисковать, когда есть десятки способов покорить зал?

– Как Ставицкий?

– А Ставицкий при чем? – пробурчал Юра. – Тебя никто не просит «подсадных» в зале рассаживать!

– Сговорились? – старший Арбенин хмуро посмотрел на Юру, потом на Настю и Губера.

– Да нет, – пожала плечами Настя. – Просто очевидные вещи… У вас была остановка сердца; теперь журналисты только и ждут, когда снова что-то пойдет не так, чтобы сделать из вас посмешище…

Николай усмехнулся и негромко – словно сам себе – произнес:

– Будем делать «шоу бродвейского уровня»…

Зал был полон – ни одного свободного места.

В первом ряду сидел Патаев и с каменным лицом наблюдал за тем, как мимо десятка женщин, выстроившихся на сцене в ряд, ходил Арбенин.