Мистер Иошиока появился в одном из проходов, еще в рубашке, но уже надевавший на ходу пиджак. Он улыбнулся и чуть поклонился мне.

– Какой приятный сюрприз увидеть тебя здесь, Иона Керк.

– Извините, что отрываю вас от работы, сэр, но кое-что действительно случилось, и я не знаю…

– Может, – прервал он меня, – лучше подождать, пока нам удастся поговорить, не повышая голоса.

Слева от двери к стене крепились табельные часы и стенд с сотнями ячеек, в которых в алфавитном порядке лежали карточки размером с конверт. Мистер Иошиока достал свою, вставил в щель табельных часов, вытащил после того, как на карточке отпечаталось время.

В приемной мы сели на два стула, самых дальних от четырех женщин за стойкой. Мы не шептались, но разговаривали тихими голосами.

– Помните, как я наконец-то рассказал вам все о том, как во сне видел Еву Адамс мертвой, только звали ее Фиона Кэссиди?

Мистер Иошиока кивнул.

– Это произошло после того, как ты второй раз принес мне превосходное печенье твоей мамы, за что я тебе крайне признателен.

– Я думал, вы не поверите мне насчет сна, но вы поверили. Я никогда не забуду, что вы мне поверили. У меня гора с плеч свалилась. – Он улыбался, ожидая продолжения. И я заговорил, не без смущения: – Знаете, я рассказал вам не все. То есть о Фионе Кэссиди – все, но до этого я видел еще один сон.

– И теперь ты расскажешь мне все.

– Да. Должен. Все это каким-то образом связано.

– Может, это добрый знак, что на этот раз ты не принес мне печенье.

– Почему?

– Когда ты приносишь мне печенье и рассказываешь все, на поверку выясняется, что все – это не все. Возможно, принося печенье, ты заранее извиняешься за то, что не рассказываешь мне все.

Смущение переросло в стыд.

– Извините меня. Правда. Просто… Я не знаю. Это все так странно, так непонятно. Я всего лишь ребенок, пусть и говорю себе, что я – мужчина в доме. Все равно остаюсь ребенком.

Глаза мистера Иошиоки сверкнули, как глаза добрых и волшебных существ в сказках, которые читаешь.

– Да, ты еще ребенок. Поэтому я, как здесь говорят, «делаю тебе скидку». Теперь расскажешь мне остальное?

– Мне приснился еще один сон. До того, в котором я увидел Фиону Кэссиди мертвой.

Я рассказал ему о Лукасе Дрэкмене. Как во сне увидел его, убившим родителей, а этим утром наяву – с моим отцом.

Мистер Иошиока слушал внимательно, а когда я закончил, посидел, закрыв глаза. Я знал, что это означает: он обдумывал, к чему может привести рассказанное мной. Потом, когда пауза стала совсем невыносимой и я собрался заговорить, он понял, что ничего путного я не скажу, а потому приложил палец к губам, напоминая, что молчание – золото.

Наконец он открыл глаза.

– Тебе приснился Лукас Дрэкмен… а теперь выясняется, что Лукас Дрэкмен знает твоего отца. Таким образом, логично предположить, поскольку тебе приснилась Фиона Кэссиди, что она тоже знает твоего отца или познакомится с ним в ближайшем будущем.

– Я тоже так думаю, но…

Он вновь приложил палец к губам.

– Также логично предположить, что Лукас Дрэкмен и Фиона Кэссиди могут знать другу друга, если они знакомы с твоим отцом.

Я кивнул, хотя не пришел к этому выводу, пока он не озвучил его.

– Если ты прав и портрет бомбиста, нарисованный полицейским художником и опубликованный в газетах, пусть не очень, но похож на Лукаса Дрэкмена, можно сделать вывод, что он поджег призывные участки, используя горючую смесь, приготовленную Евой Адамс – или Фионой Кэссиди. Под лабораторию она приспособила квартиру 6-В. Отсюда и те подозрительные запахи.

– Святая матерь Божья! – вырвалось у меня. Мысленно я обвинил себя в богохульстве и перекрестился, после чего добавил: – Но, если все так, это означает, что мой отец, Тилтон…

Закончил фразу мистер Иошиока, потому что я произнести вслух эти слова не смог:

– Твой отец может знать Лукаса Дрэкмана по каким-то делам, никак не связанным с поджогом призывных пунктов, но велика вероятность того, что все трое – участники одного заговора. Как ты их называл? Билдербергерами?

Женщины, сидевшие за столами в другом конце приемной, занимались своими делами и, насколько я мог понять, не проявляли никакого любопытства по части моего визита к мистеру Иошиоке.

Мы и так говорили тихо, но тут я перешел на шепот:

– Тилтон – бешеный бомбист?

– Как я и указал, возможно, у него с Лукасом Дрэкменом совсем другие дела и он не знает, что этот человек – преступник. А если твой отец вовлечен в заговор, совсем не обязательно, что он бешеный… если я прав и под бешеным ты подразумеваешь безумный.

– Наверное, нет. Тилтон – не безумец. Он… неуравновешенный. Мы должны сообщить в полицию.

Судя по выражению лица – поджавшимся губам и появившимся в уголках глаз морщинкам – идея обращения к властям приглянулась мистеру Иошиоке не больше, чем в тот раз, когда он устанавливал в нашей квартире дверную цепочку, чтобы помешать Фионе Кэссиди без спроса переступить порог, если кто-то был дома.