Внезапно рассуждения Босуэлла показались вполне логичными. Мария очень испугалась:

– Как мы узнаем, кто эти люди? И как мы сможем защититься от них?

– Рано или поздно мы это узнаем. А единственный способ защиты – ничего не раскрывать, ни о чем не говорить и хранить наши секреты.

Мария потерла заледеневшие руки.

– Какое сегодня число? – наконец спросила она.

– Восьмое марта, – ответил он.

– Завтра исполнится год, с тех пор как убили Риччио. Этот кошмар продолжается уже целый год.

– Даже не гадай о том, сколько он еще будет продолжаться. Как бы то ни было, нам нужно двигаться дальше. Мы должны пережить это.

Босуэлл встал, подошел к ней и легким движением разгладил ее волосы, вьющиеся вдоль щек.

– У нас много врагов, но мы знали об этом. Некоторые из них целят в тебя, другие в меня. А когда мы соединимся, возможно, появятся и третьи. Но это не имеет значения.

– Ты не можешь прятать брачное предложение за множеством других слов, – сказала она. – Оно заслуживает своего почетного места.

Босуэлл снова отступил и взял ее за руки. Ее кисти были длинными и изящными.

– Как геральдические лилии, – сказал он, целуя их одну за другой. – Моя драгоценная леди, оставите ли вы в прошлом французские лилии на ваших старых мантиях, ваши воспоминания о Луаре и французского исповедника? Выйдете ли вы за меня и станете ли моей женой? Я могу предложить вам песни Приграничья, могу уплыть с вами на север до Оркнейских и Шетландских островов или до Норвегии. Я позволю вам преследовать разбойников вместе со мной и спать под открытым небом.

– Ради тебя я готова отказаться от всего, кроме моей веры, – сказала она. – Не проси об этом. Но я отправлюсь с тобой на край света в одной нижней юбке, и мне безразлично, что еще я потеряю.

– Ш-ш-ш, не говори об утратах. Если мы будем действовать быстро, то ничего не потеряем, – он наконец поцеловал Марию, и ее рот раскрылся, словно цветок. – Я был не прав, когда думал об отсрочке. Это только ухудшит положение. Мы должны быть храбрыми и дерзкими.

– Мой демон-любовник, – сказала она и прикоснулась к его лицу, как будто к изящной статуэтке из слоновой кости. – Как ты прекрасен.

Босуэлл хрипло рассмеялся. Никто, даже его мать, не называл его «прекрасным».

– Моя дорогая Мария, – прошептал он. – Мне хорошо известно, что я не прекрасен и даже не хорош собой. Но я люблю тебя до безумия, потому что нужно быть безумцем, чтобы делать это.

Он наклонил голову и поцеловал ее груди, набухшие под платьем. Он целовал их медленно, задерживаясь губами и языком.

– Оставь мне все подробности, – прошептал он. – Верь мне, и я сделаю так, что никто не осудит наш брак. Пусть вина целиком падет на меня.

Они направились к кровати и забрались на нее. Босуэлл мимолетно заметил, что она постелила свежее надушенное белье и взбила подушки. Он опустился на спину и обнял ее. Приблизив губы к изящной раковине ее уха, он повторил «Верь мне», и слова показались ей странно искаженными.

– Мы будем мужем и женой. Теперь уже нельзя повернуть назад.

Он со вздохом перекатился, улегся на нее сверху и снова испытал наслаждение, ощутив податливое прикосновение ее тела. Каждый раз, когда он занимался любовью с нею, она была другой. Какой она будет сегодня ночью?

Словно прочитав его мысли, она отодвинулась в сторону и начала расшнуровывать его рубашку. Она погладила его грудь, а потом положила голову на нее. Ее густые, тщательно надушенные волосы рассыпались по ее груди, на ощупь они были как бархат.

Он принялся лениво давать указания, просто чтобы испытать ее.

– Поцелуй мою шею… теперь ямку между ключицами… шрам у меня на животе…

Она прошлась губами по неровно сросшимся краям раны, оставленной мечом Джока-с-Поляны. Прикосновение ее мягких губ к чувствительной плоти возбудило его сильнее любого другого прикосновения, которое он когда-либо ощущал. Ему хотелось застонать от удовольствия, и он с трудом удержался от этого. Он предпочитал заниматься любовью беззвучно, но теперь слышал слабые стоны и неразборчивые вскрики, исходившие из его собственного горла, пока она изучала его тело своими нежными губами. Он тонул в пучине удовольствия. Он отдался наслаждению и позволил ей временно захватить власть над собой.

Время от времени он оживал, расчесывал ее влажные от пота волосы, пока не начинало покалывать кожу головы, плескал ей на грудь прохладную розовую воду и втирал ее в кожу. Потом, лежа бок о бок с ней, он показывал, как соединять их тела, чтобы ни один не находился сверху. Никто не становился хозяином, и оба оставались равными. Немного успокоившись, глядя на ее лицо и прислушиваясь к ее дыханию, он был полон решимости дать ей величайшее удовольствие, какое она только может получить. Она извивалась, стонала, вскрикивала и наконец расплакалась, и это сделало его счастливым.