Обед наследнику подали в постель. Он ел, сидя в кровати, матрос придерживал поднос, стоявший у Алёши на коленях. После обеда одел его и с бережением посадил в экипаж рядом с императрицей. Покататься с матерью напросилась и Анастасия. Верх экипажа открыт. Дул свежий ветер. Анастасия двумя руками придерживала шляпку за края.

– Меня носят совсем как дядю Гришу, – пошу тил Алексей. – Остается научиться рисовать зуба ми и махать кнутом.

– Фотографии в европейских газетах: наследник русского царского престола с кнутом в зубах, – тут же подхватила Анастасия.

– Пусть твоя Европа радуется, что это лишь кнут, а не меч, – надулся цесаревич.

Лицо императрицы озарила горделивая улыбка: «Мой сын станет великим самодержцем. Его дед, свёкор Александр Третий говаривал: «Европа может подождать, пока русский царь удит рыбу». Алёшина фраза звучит куда сильнее».

– Давайте свернём к тем берёзам. Вон, на при горке, – попросила Анастасия.

Кучер, плечистый, с бородой на две стороны, казак, вопрошающе посмотрел на императрицу. Та кивнула головой. Экипаж свернул с дороги. Запрыгал на кочках. Наследник морщился, но терпел. Молодые берёзки гнулись, полоскали на ветру длинными ветками-косами.

– Жаль, не пригласили в поездку дядю Гришу, ему бы понравилось, – сказал Алексей.

После прогулки ему стало совсем плохо. Вновь стало распухать колено. Возникли сильные боли в пояснице и желудке. Видимо, от тряски по кочкам открылось внутреннее кровотечение. Доктор Боткин в растерянности. Государь послал в Петербург за другими врачами. Температура у наследника к вечеру уже тридцать девять. Императрица не отходила от сына.

Приехали медики: хирург Фёдоров, педиатры Острогорский и Раухфус. Но медицинские светила могут предложить всего лишь лёд и компрессы. Внутреннее кровотечение не останавливается. Гематома давит на нервные окончания, вызывая чудовищные боли.

– Мама, почему ты мне не помогаешь? – Алексей не может уже есть и почти не спит. То и дело измождённое тельце сотрясают судороги.

– Господи, дай мне умереть. Смилуйся надо мною! – Он перекатывает голову по подушке, смотрит на мать, на докторов полными слёз глазами. – Когда я умру, правда, ничего не будет болеть? Я так хочу умереть… Похороните меня под синим небом. Но только в хорошую погоду… Поставьте в парке маленький каменный памятник…

Государь быстро вышел из комнаты, зашёл в кабинет. Плечи его сотрясались от рыданий. Самый могущественный из людей в этом мире, по одному слову которого приходят в движение армия и флот, бессилен хотя бы на маковое зерно облегчить страдания сына. Государь опустился на колени перед иконами, истово молился о ниспослании выздоровления рабу Божьему Алексею.

Неподвластные мысли рвали сердце: «Неужто Господь отнимет его у нас?.. Не потому ли тогда не дал Он свершиться моему замыслу о патриаршестве? – подумал и ужаснулся. Вспомнил, как всё было.

Россия в Русско-японской войне терпела поражение за поражением. При дворе, в министерствах и ведомствах расцветало шельмовство и предательство. Народовольцы взрывали и убивали самых достойных государевых слуг. Завозили из-за границы оружие. Либеральные газеты захлёбывались революционным лаем. В душах простых людей шатания и смута. Накатывалась страшная волна хаоса. Зверь рос, ярился, жаждал крови. Как его остановить? Церковь в её тогдашнем состоянии была лишена высокого духа, способного поднять народ на брань с инакомыслием…

Рождение наследника он расценил как знак свыше. И когда после зимней сессии члены Синода пришли к нему с намёками о введении патриаршества, он предложил в патриархи себя. Престол решил оставить наследнику с учреждением регентства из государыни-императрицы и брата Михаила. Сам же, в случае согласия синода, постригался в монахи, принимал священный сан и избирался в патриархи. Синодалы не оценили величия его подвига и промолчали. «Господь не попустил оставить мне престол… Ведомо было, что Алексей…», – Государь истово перекрестился. – Спаси, сохрани и помилуй». Мужиковатый лик Николая Чудотворца напомнил ему о сеансе позирования, на который он должен идти. «Безрукий, безногий, а счастливее меня», – подумал государь о Григории.

– Джоя и Куваку я завещаю Машке, – слёзы текли из глаз наследника. Нос заострился, крылья его отливали мертвенной синевой.

Императрица молча гладила сыну лицо. Она сутками не отходит от больного и сама в полуобморочном состоянии. Иногда её ненадолго сменяет приехавшая погостить сестра Ирэн Прусская. Она сострадает, как никто другой. Её сын умер от такой же болезни. Императрица в отчаянии. Присутствие сестры – дурной знак.

После очередного осмотра больного доктор Фёдоров идёт к министру двора Владимиру Фредериксу. В приёмной в ожидании аудиенции сидят архиепископ, два генерала, ещё какие-то чиновники.

– Извините, господа, неотложное дело. Увидев доктора, Фредерикс прервал беседу с посетителем, пообещав решить дело.

– Господин барон, – Фёдоров пожевал губа ми, подбирая слова. – Положение критическое.

Спасти наследника может только спонтанная остановка кровотечения. Прямой хмурый взгляд доктора, камни скул пугают министра.

– И нет надежды?

– Ко всему открылось ещё желудочное кровотечение. Их высочество может умереть в любую минуту. Всегда весёлое, лучащееся довольством лицо Фредерикса плаксиво кривится. Страшное слово произнесено.