Она вышла из-за кухонного гарнитура с черным пластиковым подносом, с чем-то горячим и стаканом бледного белого вина.

Она села и положила вилку из нержавеющей стали и бумажную салфетку слева от своего «блюда».

Но не приступила к еде. И не могла посмотреть на него… ничего нового.

– Держи, – сказал он, наклонившись и положив деньги на обитый стол.

Она уставилась на конверт, казалось, что она сейчас расплачется. Тоже ничего нового… также его не касалось.

– Я поеду…

– Он попал в беду, – пробормотала она, взяв вилку и воткнув в блюдо с кремом, которое только достала из холодильника и разогрела. – Все серьезно.

– В школе? – отстраненно спросил Дьюк.

Она кивнула.

– Его застукали за кражей ноутбука из компьютерного класса.

– Отстранили от занятий?

– На три дня… отправляют к психологу. Он с мамой, пока я не заберу его после работы… сейчас собираюсь туда. – Она покачала головой. – Я не знаю, как поговорить с ним. Он не слушает меня… словно вообще не слышит.

Дьюк запихал руки в карманы джинсов и прислонился к стене. Если она рассчитывает, что он заверит, что все будет нормально, то не дождется. Он такими глупостями не занимался.

Она положила вилку.

– Слушай. Мне не хочется просить тебя делать это…

Дьюк закрыл глаза и покачал головой. – Так не проси.

– … но ты можешь поговорить с ним? Чем старше он становится… тем сложнее с ним справиться.

– Почему ты решила, что он не положит на мои слова?

Когда его бывшая любовница посмотрела на него, ее взгляд был пустым.

– Потому что он боится тебя.

– А тебя не смущает такая тактика, – пробормотал он.

– Я просто не знаю, что еще сделать.

– Мне пора на работу.

Когда он отвернулся от нее, она сказала:

– Дьюк. Пожалуйста. Кто-то должен достучаться до него.

Посмотрев через плечо, он прошелся взглядом по ее волосам, лицу, изгибу плеч, пока она сидела над остывающей тарелкой с ужином.

В тишине, годы улетучились, это позволило ему словно подойти к ней, стать ближе, хоть и не в физическом плане.

Он увидел Николь в далеких воспоминаниях, сидящей в лекционном зале в Колледже Союза [50] . Биохимия, с лысым профессором, у которого были мохнатые, словно перекати-поле брови. Дьюк сидел на галерке, она – в первых рядах. Раздалась пожарная сигнализация, и она завертелась по сторонам, как и большинство студентов, будто составляла план побега, который должен быть настоящим, а не учебным или вследствие ложной тревоги.

Темные волосы. Темные глаза. Хрупкого сложения, но с очень длинными ногами в шортах – стоял теплый день в середине сентября.

Мгновенное притяжение с его стороны, такое превращало всех женщин в гребаном колледже в картонные фигуры. Позже он узнает, что в тот день она его даже не заметила. Но когда это произошло?

Лучшие три года в его жизни.

За которыми последовал кошмар, в котором он жил по сей день.

– Почему ты так смотришь на меня? – спросила она, зная ответ.

Он смотрел на нее, потому что сейчас ей было за тридцать, как и ему, и они были также далеки от пары в тот день с пожарной тревогой, как два незнакомца: она была медсестрой, а не акушером-гинекологом, как планировала. В средних летах, воспитывала ребенка одна, потому что его отец…

Он не смог закончить предложение. Даже мысленно. Было слишком больно.

Что до Дьюка? Он не стал кардиохирургом. Не-а. Даже рядом не стоял… от образования, которому он был так предан, у него остался бесполезный словарный запас и каталог забавных фактов о сердце, благодаря которому он мог ответить на случайные вопросы из игры «Джеопарди» [51] .

Он был всего лишь вышибалой и дорожным рабочим, его мозг заклинило в положении «нейтрал», а тело приняло рулевое управление.

Они вдвоем – живое доказательство того, что трагедия не обязательно могла быть травмоопасной, как в автокатастрофах. Порой она была банальной/пустяковой, вроде ночи незащищенного секса.

Пока он вспоминал, каким был когда-то, в его груди открылся склеп, в кои-то веки выпуская отрыжку из эмоций отличных от горечи или гнева: представляя тех восемнадцатилетних студентов, их великие планы на будущее, он почувствовал… жалость к ним. Как чертовски жалки те стремления и оптимизм, невежественная уверенность в том, что пройдя через список спец дисциплин, на самом деле сможешь определить остаток своей жизни.